Воспоминания о Бабеле (23)

У меня возникло сомнение - не розыгрыш ли этот приступ астмы? Я помнила, как Бабель в 1935 году, когда мы были в Одессе и мой отпуск кончился, захотел оставить меня еще на неделю и раздобыл больничный бюллетень. В кафе гостиницы "Красная" в кругу друзей долго обсуждался вопрос - какую болезнь мне придумать. Перечислялись всякие болезни, пока, наконец, кто-то не предложил - воспаление среднего уха, что вызвало веселый смех всей компании и было принято. Этот бюллетень я тогда показала начальству в оправдание своего опоздания, но в бухгалтерию его не сдавала.

Так и теперь, сомневаясь в болезни Бабеля, я все же показала телеграмму начальнику Метропроекта, и он тут же отпустил меня на несколько дней.

В Ленинграде на вокзале меня встретил веселый и вполне здоровый Бабель вместе с моей подругой Марией Всеволодовной Тыжновой (Макой). При отъезде Бабеля из Москвы я поручила ему передать Маке письмо. Это поручение превратилось в их прочное знакомство. Бабель не только подружился с Макой, но и по особой причине зачастил к ним в дом. Дело в том, что мать Маки была урожденная Лермонтова, отец ее был двоюродным братом Михаила Юрьевича Лермонтова.

В старинном доме на углу Мастерской улицы и канала Грибоедова, где сохранилась еще большая комната с лепными амурами на потолке, зеркальными простенками с позолоченным обрамлением и гипсовой маской Петра Первого на стене, жили, помимо моей подруги Маки, ее бабушка, тетка с семьей и холостяк дядя Владимир Владимирович Лермонтов.

Из разговоров с Владимиром Владимировичем Бабель узнал, что в доме их хранится архив дяди поэта Лермонтова, и, конечно, захотел его посмотреть. А потом стал часто приходить, чтобы читать бумаги из этого архива. Помню, он рассказывал мне, что дядя Лермонтова был женат два раза и в своем дневнике записал: "Первая жена - от бога, вторая - от людей, третья - от дьявола", что после смерти очень любимой им первой жены он остановил часы, которые с тех пор не заводились ни при его жизни, ни после его смерти, что очень интересно было читать расходные книги Лермонтовых, где было записано, сколько заготовлено на зиму возов дров, сена, мяса, свечей и что почем. Среди прочих расходов Бабель нашел запись: "1 рубль жидам на свадьбу". Эта запись очень его развеселила, и он потом часто ее вспоминал. Этот архив хранится теперь в Пушкинском доме.

В Ленинграде Бабель закончил работу над киносценарием "Старая площадь, 4", над которым работал еще в Москве вместе со сценаристом В. М. Крепсом.

Мы пробыли в Ленинграде несколько дней, были в гостях у И. А. Груздева, жена которого оказалась, как и я, сибирячкой и угощала нас домашними пельменями. Проводили время у Маки, много гуляли по городу, ездили в Петергоф и посещали Эрмитаж. Ходили туда три дня подряд после завтрака до обеда. Никогда после этого я не осматривала Эрмитаж обстоятельнее, чем с Бабелем в том году. В эти дни (20 апреля) Бабель писал своей матери:

"Уф! Гора свалилась с плеч... Только что закончил работу -сочинил в 20 дней сценарий. Теперь, пожалуй, примусь за "честную" жизнь... В Москву уеду 22-го вечером. В Эрмитаже был уже -завтра поеду в Петергоф. Окончание моих трудов совпало с первым днем весны - сияет солнце... Пойду погулять после трудов праведных..."

И 22 апреля: "Второй день гуляю - к тому же весна... Вчера обедал у Зощенко, потом до 5 часов утра сидел у своего горьковского - времен 1918 года - редактора и на рассвете шел по Каменноостровскому - через Троицкий мост, мимо Зимнего дворца - по затихшему и удивительному городу. Сегодня ночью уезжаю".

Перед отъездом в Переделкино в начале мая 1939 года Бабель сказал мне, что будет жить теперь там постоянно и только в исключительных случаях приезжать в Москву:

- Мне надо к осени закончить книгу новых рассказов. Она так и будет называться "Новые рассказы". Вот тогда мы разбогатеем.

Условились, что в конце мая, когда установится теплая погода, переедем на дачу все.

Работа над сценарием "Мои университеты" подходила к концу, съемки уже начались.

- Не надо было делать и этого, да не могу, чувствую себя обязанным перед Горьким, - говорил Бабель.

В какой-то мере он принимал участие во всех картинах по произведениям Горького - кинофильмах: "Детство", "В людях" и, наконец, "Мои университеты". Он говорил:

- Другие мысли меня сейчас занимают, но Екатерина Павловна меня просила проследить за ними, чтобы не было безвкусицы и отсебятины.

Бабель уехал в Переделкино; прощаясь он сказал весело: Теперь не скоро вернусь в этот дом.

Он попросил меня 15 мая привезти к нему Марка Донского, кинорежиссера картины "Мои университеты", и его ассистентов. Они должны были заехать за мной в Метропроект в конце рабочего дня.

Дома в Москве в то время, кроме меня, оставалась Эстер Григорьевна Макотинская, возившаяся с маленькой Лидой, и домашняя работница Шура.

15 мая 1939 года в 5 часов утра меня разбудил стук в дверь моей комнаты. Когда я ее открыла, вошли двое в военной форме, сказав, что они должны осмотреть чердак, так как разыскивают какого-то человека.

Оказалось, что пришедших было четверо, двое полезли на чердак, а двое остались. Один из них заявил, что им нужен Бабель, который может сказать, где этот человек, и что я должна поехать с ними на дачу в Переделкино. Я оделась, и мы поехали. Шофер отлично знал дорогу и ни о чем меня не спрашивал. Поехали со мной двое.

Приехав на дачу, я разбудила сторожа и вошла через кухню, они за мной. Перед дверью комнаты Бабеля я остановилась в нерешительности; жестом один из них приказал мне стучать. Я постучала и услышала голос Бабеля:

- Кто?

- Я.

Тогда он оделся и открыл дверь. Оттолкнув меня от двери, двое сразу же подошли к Бабелю:

- Руки вверх! - скомандовали они, потом ощупали его карманы и прошлись руками по всему телу - нет ли оружия.

Бабель молчал. Нас заставили выйти в другую, мою комнату; там мы сели рядом и сидели, держа друг друга за руки. Говорить мы не могли.

Когда кончился обыск в комнате Бабеля, они сложили все его рукописи в папки, заставили нас одеться и пойти к машине. Бабель сказал мне:

- Не дали закончить... - И я поняла, что речь идет о книге "Новые рассказы". И потом тихо: - Сообщите Андрею. - Он имел в виду Андре Мальро.

В машине мы разместились так: на заднем сиденье - мы с Бабелем, а рядом с ним - один из них. Другой сел вместе с шофером.

- Ужаснее всего, что мать не будет получать моих писем, проговорил Бабель и надолго замолчал.

Я не могла произнести ни слова. Сопровождающего он спросил по дороге:

- Что, спать приходится мало? - и даже засмеялся. Уже когда подъезжали к Москве, я сказала Бабелю:

- Буду вас ждать, буду считать, что вы уехали в Одессу... Только не будет писем...

Он ответил:

- Я вас очень прошу, чтобы девочка не была жалкой.
[1] [2] [3] [4]