Глава 26

[1] [2]

Глава 26

Наконец Юджиния вошла в кабинет Генарра. Подумать только: двадцать лет назад, когда в ее жизни еще не появился Крайл, они гуляли в зоне ферм С и забирались на уровни с низкой силой тяжести; Юджиния весело смеялась, когда Генарр попробовал сделать замедленное сальто, но не рассчитал и шлепнулся на живот. (Тогда он мог получить серьезную травму; ведь при малой силе тяжести утрачивается только ощущение собственного веса, а масса и момент инерции не уменьшаются. К счастью, все обошлось благополучно, и ему не пришлось пережить еще и такое унижение.) Конечно, за эти годы Юджиния тоже постарела. Она изменила прическу; ее новый стиль — короткие и прямые волосы — казался почему-то слишком деловым. Впрочем, она оставалась почти такой же стройной, такой же обаятельной темной шатенкой.

Улыбаясь, Юджиния подошла к Генарру, протянула обе руки. Он взял их и почувствовал, что у него предательски заколотилось сердце.

— Зивер, я обманула тебя, мне так стыдно, — сказала она.

— Обманула меня? О чем ты говоришь? (Действительно, что она имеет в виду? — подумал Генарр. Уж, конечно, не ее брак с Крайлом.) — Я должна была вспоминать тебя каждый день. Я должна была посылать тебе письма, сообщать новости, настоять на том, чтобы мне разрешили прилететь к тебе.

— А на самом деле даже ни разу не вспомнила!

— Нет, я не настолько испорчена. Изредка я вспоминала. В сущности я никогда тебя не забывала. Просто мои мысли почему-то никак не могли превратиться в поступки.

Генарр кивнул — что же поделаешь!

— Я знаю, ты была очень занята. А я переселился на Эритро — с глаз долой, значит, и из сердца вон.

— Нет, не значит. Зивер, ты почти не изменился.

— Потому что и в двадцать лет я выглядел старым и сморщенным. В сущности, Юджиния, мы никогда не меняемся, просто со временем становимся чуть старше и чуть морщинистее. Но это пустяки.

— Перестань, Генарр. Ты хочешь показаться несправедливым по отношению к себе, чтобы добросердечные женщины пожалели тебя. В этом смысле ты ничуть не изменился.

— Юджиния, а где твоя дочь? Мне сообщили, что она прилетает вместе с тобой.

— Она прилетела. О ней можешь не беспокоиться. Не имею ни малейшего понятия, почему это так, но в ее представлении Эритро — это истинный рай. Она сразу отправилась на нашу квартиру, чтобы навести там порядок и распаковать вещи. Вот такая она у меня — серьезная, ответственная, практичная, исполненная сознания долга молодая женщина. Она обладает такими качествами, которые кто-то однажды назвал неприятными добродетелями.

— С неприятными добродетелями я хорошо знаком, — рассмеялся Генарр. — Если бы ты знала, насколько усердно в свое время я пытался воспитать в себе хотя бы один соблазнительный порок. И ничего не получилось.

— Я представляю. Но, по мере того как мы стареем, нам хочется все больше неприятных добродетелей и все меньше очаровательных пороков. Зивер, а почему ты постоянно живешь на Эритро? Я понимаю, что кому-то нужно руководить станцией, но, наверно, ты не единственный, кто мог бы справиться с этой работой.

— Признаться, мне доставляет удовольствие считать себя незаменимым, — ответил Генарр. — Впрочем, мне по-своему нравится здесь. К тому же иногда часть отпуска я провожу на Роторе.

— И ты ни разу не зашел ко мне?

— Если у меня отпуск, то это еще не значит, что и ты свободна. Я подозреваю, что ты занята намного больше меня, а после открытия Немезиды у тебя вообще не было ни одной свободной минуты. Но я разочарован. Я хотел встретиться с твоей дочерью.

— Скоро встретишься. Ее зовут Марлена. Для меня она по-прежнему Молли, но она не разрешает так себя называть. С тех пор как ей пошел пятнадцатый год, она стала просто нетерпимой и хочет, чтобы ее называли только Марленой. Но ты увидишься с ней, не беспокойся. Признаться, я сама не хотела, чтобы она присутствовала при нашей первой встрече. Разве могли бы мы при ней свободно предаться воспоминаниям?

— Юджиния; а ты действительно хочешь вспоминать?

— Да, кое-что.

Генарр помедлил, потом сказал:

— Мне жаль, что Крайл не остался на Роторе.

Улыбка застыла на ее лице.

— Зивер, я сказала «кое-что», — она повернулась и подошла к окну.

— Между прочим, надо признать, что вы здесь неплохо поработали. Даже то немногое, что мне удалось увидеть, впечатляет. Яркое освещение. Настоящие улицы. Большие дома. И все-таки станцию трудно сравнить с Ротором. Сколько человек живут и работают здесь?

— По-разному. Иногда у нас больше работы, иногда — меньше. Одно время на станции было почти девятьсот человек. Сейчас пятьсот шестнадцать. Мы знаем каждого. Это не так просто. Ежедневно кто-то улетает, кто-то прилетает.

— Кроме тебя.

— И еще нескольких.

— Но, Зивер, почему все делается только на станции? Ведь в атмосфере Эритро можно дышать.

Генарр выпятил нижнюю губу и в первый раз отвел взгляд.

— Можно, но нежелательно. На Эритро непривычный для человека свет.

Когда выходишь из станции, окунаешься в розоватое или даже оранжевое — если Немезида стоит высоко — облако. Этот свет довольно яркий. Можно даже читать. И все-таки он кажется противоестественным. Да и сама Немезида тоже выглядит как-то ненатурально, уж слишком она велика. Почти на всех она действует угнетающе; человеку Немезида представляется символом угрозы, а из-за красноватого света — еще и предзнаменованием чего-то зловещего. Немезида и в самом деле в какой-то мере опасна. Ее свет не ослепляет, поэтому человека тянет подольше посмотреть на нее, понаблюдать за пятнами на ее поверхности. А между тем инфракрасное излучение легко повреждает сетчатку. Поэтому — и еще по ряду причин — человек, выходящий на поверхность Эритро, обязательно одевает специальный шлем.

— Значит, станция предназначена прежде всего для того, чтобы поддерживать привычные условия для человека внутри и изолировать его от атмосферы планеты?

— Мы не пользуемся даже здешним атмосферным воздухом. И воздух, и воду мы берем из глубин планеты и регенерируем. Конечно, мы следим и за тем, чтобы ничто с поверхности планеты не попадало на станцию, в том числе прокариоты — знаешь, такие крохотные сине-зеленые клетки. Юджиния задумчиво кивнула. Так вот в чем ответ на вопрос о кислороде в атмосфере Эритро. На планете есть живые организмы, даже очень много, только все они — микроскопически малые существа, аналогичные простейшим одноклеточным организмам Солнечной системы.

— Это действительно прокариоты? — спросила она. — Я знаю, так их называют, но прокариоты — земные бактерии. А эти тоже бактерии?

— Эритрианские микроорганизмы ближе всего к земным цианобактериям, тем самым, которые обладают способностью к фотосинтезу. Впрочем, ты задала правильный вопрос. Нет, это не наши цианобактерии. У них тоже есть нуклеопротеин, но по структуре он принципиально отличается от нуклеиновых кислот в земных формах жизни. У них есть и своеобразный хлорофилл, в котором нет магния и который работает в инфракрасном свете; поэтому клетки не зеленые, а скорее бесцветные. В них есть и разные ферменты, и микроэлементы в непостоянных соотношениях. И все же по морфологии и строению они не слишком отличаются от земных клеток, и их с полным основанием можно назвать прокариотами. Кажется, биологи настаивают на названии «эритриоты», но нас, дилетантов, вполне устраивает и старый термин.

— И они достаточно эффективны, чтобы их жизнедеятельностью можно было объяснить присутствие всего кислорода в атмосфере Эритро?

— Они очень эффективны. К тому же здесь, по-видимому, нет другого источника кислорода. Между прочим, Юджиния, ты же астроном, ты должна знать — что говорят последние данные о возрасте Немезиды? Юджиния пожала плечами.

— Красные карлики почти бессмертны. Возможно, Немезида не моложе нашей Вселенной и она способна просуществовать еще сто миллиардов лет без видимых изменений. Самую надежную оценку можно получить, определив содержание минорных элементов в самой звезде. Если предположить, что Немезида — звезда первого поколения и что вначале она состояла только из ядер водорода и гелия, то ее возраст должен быть побольше десяти миллиардов лет; тогда Немезида вдвое старше Солнца и Солнечной системы.

— Значит, и Эритро существует уже десять миллиардов лет.

— Совершенно верно. Звездные системы образуются раз и навсегда, а не по частям. А почему тебя это интересует?

— Мне непонятно, почему за десять миллиардов лет жизнь на Эритро так и остановилась на стадии прокариотов. — Зивер, здесь нет ничего непонятного. На Земле после возникновения жизни первые два-три миллиарда лет тоже существовали только прокариоты. На Эритро плотность энергии, излучаемой светилом, намного меньше, чем на Земле, а для образования более сложных организмов нужна энергия. Эта проблема очень детально обсуждалась на Роторе.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал Генарр. — Только ваши дискуссии, очевидно, так и не дошли до обитателей станции. Я думаю, все мы слишком заняты нашими частными делами и проблемами — хотя все, что относится к прокариотам, тоже наша проблема.
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.