Глава 26
[1] [2] [3]Глава 26
Астроном подошел и встал, заслонив им свет.
– Привет, Биней, – пробормотал психолог.
– Я побуду с вами, ладно? Я закончил свои расчеты, и мне пока нечего делать до полного затмения. – Биней бросил взгляд на апостола, который уткнулся в маленькую, переплетенную в кожу книжку, извлеченную им из широкого рукава. – Его ведь собирались посадить под замок?
– Мы решили не делать этого, – сказал Теремон. – Биней, ты не знаешь, где Сиферра? Я видел ее недавно, а сейчас ее что-то нет.
– Она наверху, в куполе. Ей захотелось посмотреть в большой телескоп. Но в него видно не намного больше, чем невооруженным глазом.
– А Калгаш Второй?
– А на что там смотреть? Тьма и есть Тьма. Присутствие спутника заметно нам лишь потому, что он надвигается на Довим. А сам по себе он лишь сгусток ночи на ночном небе.
– Ночь, – медленно произнес Ширин. – Какое странное слово.
– Теперь уже нет, – сказал Теремон. – Значит, блуждающий спутник вам не виден, даже в большой телескоп?
– Наши телескопы не очень-то пригодны для этой цели, – смутился Биней. – Они превосходны, когда нужно наблюдать солнца, но чуть только немного стемнеет… – Биней все время расправлял плечи, точно хотел набрать в легкие побольше воздуха. – И все-таки Калгаш Второй – это реальность. Та зона Тьмы, что проходит между нами и Довимом – это и есть Калгаш Второй.
– Тебе трудно дышать, Биней? – спросил Ширин.
– Да, немного. – Астроном потянул носом. – Простыл, наверно.
– Это скорее клаустрофобия, чем простуда.
– Вы думаете?
– Почти уверен. Еще какие-нибудь необычные ощущения имеются?
– Есть еще такое чувство, словно глаза меня подводят. Все расплывается, и я ничего не вижу с такой четкостью, как следовало бы. А еще мне холодно.
– Ну, это-то не иллюзия. Тут и вправду холодно, – поежился Теремон. – У меня так застыли ноги, словно их долго везли в рефрижераторе.
– Главное сейчас, – уверенно сказал Ширин, – не сосредоточиваться на своих чувствах. Чем-то занять себя. Я говорил вам, Теремон, о причине, по которой не удался эксперимент Фаро и Йимота…
– Да-да, я помню. – Теремон сел, обхватив руками колено и поставив на него подбородок. Он думал, что самое время извиниться и пойти наверх к Сиферре, пока еще совсем не стемнело. Однако на него нашла какая-то странная апатия, двигаться не хотелось. А может, он просто боится встречи с Сиферрой?
– Я объясняю это тем, – говорил Ширин, – что они слишком буквально восприняли Книгу Откровений. Думаю, Звезды не следует понимать, как нечто материальное. Должно быть, в условиях полной и продолжительной Тьмы человеческому разуму абсолютно необходим хоть какой-нибудь свет. Вот эта иллюзия света, наверное, и есть Звезды.
– Другими словами, – заинтересовался Теремон, – вы считаете, что Звезды – результат безумия, а не одна из вызывающих его причин? Какая тогда польза от съемки, которую ведут сегодня астрономы?
– Может быть, они как раз и хотят доказать, что Звезды – иллюзия. А может быть, хотят доказать обратное.
Биней в порыве внезапного энтузиазма придвинул стул поближе.
– Кстати, о Звездах. Я сам думал о них, и мне пришла в голову одна любопытная мысль. Она, конечно, бредовая, и я не собираюсь отстаивать ее всерьез. Но тут есть над чем подумать. Хотите послушать?
– Почему бы и нет? – сказал Ширин.
Биней помялся, застенчиво улыбнулся и сказал:
– Тогда предположим, что во вселенной есть и другие солнца, кроме наших.
Теремон с трудом удержался от смеха.
– Ты говорил, что идея бредовая, но я и представить не мог…
– Не такая уж она и сумасшедшая. Я не хочу сказать, что эти солнца близко от нас, но мы по какой-то загадочной причине их не видим. Нет, они так далеки, что их свет недостаточно ярок, чтобы мы могли их обнаружить. Будь они ближе, возможно, были бы столь же яркими, как Онос или Тано и Сита. Но на таком расстоянии они для нас – не более чем световые точки, невидимые из-за постоянного сияния наших шести солнц.
– А как же закон всемирного тяготения? – спросил Ширин. – Его ты не принял во внимание? Если бы другие солнца существовали, разве они не искажали бы нашу орбиту так же, как Калгаш Второй, и разве вы бы этого не заметили?
– Хороший вопрос. Но эти солнца по-настоящему далеко – может быть, в четырех световых годах от нас, а может, и дальше.
– А сколько лет в световом году? – спросил Теремон.
– Световой год – мера не времени, а расстояния.
Это расстояние, которое свет проходит за один год. То есть бесчисленное множество миль – ведь скорость света огромна. Мы считаем, что она составляет 185 тысяч миль в час, и я подозреваю, что это не совсем точно – будь у нас более совершенные приборы, мы бы обнаружили, что свет движется еще быстрее. Но даже приняв его скорость за 185 миль в час, можно подсчитать, что Онос находится от нас в десяти световых минутах, Тано и Сита примерно в одиннадцать раз дальше, ну и так далее. Стало быть, солнца, которые находятся в нескольких световых годах от нас, действительно очень удалены. Нам никогда не удалось бы обнаружить их влияние на орбиту Калгаша, поскольку оно очень незначительно. Итак, предположим, что вокруг нас на небе, на расстоянии четырех-восьми световых лет, много солнц – десяток или два.
– Какой материал для воскресного приложения! – присвистнул Теремон. – Две десятка солнц за восемь световых лет от нас! Боги! Какой ничтожной стала бы казаться тогда наша вселенная! Вообразите только, что Калгаш и его шесть солнц – всего лишь заштатный пригород реальной вселенной, а мы-то думали, что мы и наши солнца – это и есть весь космос!
– Идея бредовая, – усмехнулся Биней, – но вы, надеюсь, поняли, куда я клоню. Во время затмения эти десятки солнц вдруг станут видимы, поскольку их не будет скрывать свет ближних солнц. И на таком расстоянии они покажутся нам маленькими, словно бусинки. Но это и будут Звезды. Те внезапно открывшиеся светящиеся точки, которые обещали нам Апостолы.
– Апостолы говорят, что Звезд «несметное число», – сказал Ширин. – Это уж никак не десяток-другой. Скорее несколько миллионов, а?
– Поэтическая гипербола, – сказал Биней. – Во вселенной нет места для миллиона солнц – даже если напихать их очень близко друг к другу.
– Кроме того, – предположил Теремон, – когда их на небе десяток-другой, свободно можно и обсчитаться. Два десятка Звезд вполне могут показаться «несметным числом», особенно когда длится затмение и у всех уже помутилось в голове от пребывания во Тьме. Знаете, в лесах есть племена, у которых в языке всего три числительных: «один», «два» и «много». Мы несколько более развиты, чем они, и умеем считать до двадцати – а там уже начинаются «несметные числа». Десяток солнц разом! Подумать только!
– Это не все, – сказал Биней. – Есть еще одна идейка. Вы когда-нибудь думали о том, как проста была бы проблема тяготения в достаточно простой солнечной системе? Допустим, имеется планета, у которой только одно солнце. Такая планета двигалась бы по правильному эллипсу и проявление силы притяжения было бы столь очевидным, что принималось бы за аксиому. Астрономы в таком мире открыли бы гравитацию еще до того, как изобрели телескопы. Им было бы достаточно наблюдений простым глазом.
– Но была бы такая система динамически стабильной? – усомнился Ширин.
– Конечно! Возможность существования этой системы – она носит название «один – один» – доказана математически, однако меня интересуют философские аспекты.
– Да, об этом приятно размышлять, – согласился Ширин. – Красивая абстракция – вроде идеального газа или абсолютного нуля.
– Правда, жизнь на такой планете была бы невозможна. Там было бы недостаточно света и тепла, а Тьма наступала бы каждую половину суток. Помните, Ширин, вы просили меня представить себе именно такую планету? Жители которой полностью приспособились бы к смене дня и ночи? Я думал над этим – так вот, никаких жителей бы там не было. Нельзя ожидать, чтобы жизнь – которая целиком и полностью зависит от света – зародилась в условиях такого светового голода. На середине каждого оборота вокруг оси наступает Тьма! Нет, в таких условиях ничто живое существовать не может. Но чисто гипотетически система «один – один»…
– Минутку, – сказал Ширин. – Слишком уж ты скор, отрицая там всякую жизнь. Откуда тебе знать? Что такого невозможного в зарождении жизни на планете, где половину суток стоит Тьма?
– Я же сказал, Ширин, – жизнь целиком и полностью зависит от света. Поэтому в таком мире…
– Это у нас жизнь целиком и полностью зависит от света. Но при чем здесь планета, на которой…
– Одно вытекает из другого, Ширин.
– Нет, не вытекает! У тебя получается порочный круг. Ты даешь определение жизни, как какому-то явлению, существующему на Калгаше, а затем пытаешься доказать, что в мире, совершенно непохожем на Калгаш, жизнь была бы…
Теремон вдруг разразился хохотом. Ширин и Биней возмущенно уставились на него.
– Что тут такого смешного? – спросил Биней.
– Да вы оба. Астроном и психолог с пеной у рта спорят на биологические темы. Должно быть, это и есть тот самый знаменитый междунаучный диалог, о котором я столько наслышался – та стимулирующая науку бродильная среда, созданием которой так славится наш университет. – Журналист встал. Ему давно уже не сиделось на месте, а разговоры приятелей на абстрактную тему усилили его нетерпение. – Извините меня, хорошо? Мне надо размять ноги.
– Затмение почти наступило, – предупредил его Биней. – Вряд ли тебе захочется быть одному, когда оно совершится.
– Я только немного пройдусь и вернусь сюда.
Не успел он пройти и трех шагов, как те двое снова заспорили. Теремон улыбнулся. Все годится, лишь бы забыть об огромном напряжении, которое испытывают все. Ведь с каждым движением маятника мир все ближе к полной Тьме… и кто знает, к чему еще?
К Звездам?
К безумию?