По снежку по мягкому

[1] [2] [3] [4]

Я думаю, что соответствующая способность появилась у Септимуса в тот же момент, но я не уверен. Дело было в августе, и снегового покрова для экспериментов под рукой не было – а ехать за материалом в Патагонию, Антарктиду или даже в Гренландию у меня не было никакой охоты. Не было также смысла объяснять ситуацию Септимусу, не имея снега для демонстрации. Он бы просто не поверил. Он бы пришел к смехотворному заключению, что я – Я – слишком много выпил.

Но рок благоволил мне. Мы были в загородном доме у Септимуса в ноябре (он это называл «закрытие сезона»), когда начался снегопад – необычно обильный для этого времени.

Септимус разозлился до белого каления и объявил войну вселенной, не собираясь спускать ей столь гнусного оскорбления.

Но для меня это была милость небес – и для него тоже, если бы он это знал. Я сказал:

– Отриньте боязнь, Септимус. Отныне узнайте, что снег вам более не страшен.

И я объяснил ему ситуацию настолько подробно, насколько это было необходимо.

Я так и полагал, что наиболее вероятной ожидаемой реакцией будет выраженное в нелитературной форме недоверие, но он добавил еще несколько отнюдь не необходимых малоцензурных замечаний о моем умственном здоровье.

Однако я не зря потратил несколько месяцев на выработку правильной стратегии.

– Вы могли бы, вообще говоря, поинтересоваться, – сказал я, – чем я зарабатываю на жизнь. Я думаю, вас не удивит такой мой уход от темы, если теперь я вам скажу, что занимаю ключевой пост в правительственной исследовательской программе по антигравитации. Я ничего больше не имею права говорить, кроме того, что эксперимент с вашим участием поведет к колоссальному прогрессу всей программы.

Он выкатил на меня глаза, а я тихо напел несколько тактов мотива «Звездно-полосатое знамя».

– Вы это серьезно? – спросил он меня.

– Стал бы я говорить неправду? – ответил я. И затем, рискуя нарваться на естественный ответ, добавил: – Или стало бы врать ЦРУ?

Он это проглотил, подавленный той аурой правдивой простоты, которая пронизывала все мои слова.

– Что я должен делать? – спросил он.

Я ответил:

– Сейчас снега всего шесть дюймов. Вообразите, что вы ничего не весите, и станьте на него.

– Просто вообразить?

– Так это действует.

– Да я же просто ноги замочу.

– Наденьте болотные сапоги, – саркастически предложил я.

Он заколебался, потом на самом деле вытащил болотные сапоги и залез в них. Открытое выражение недоверия на его лице меня глубоко задело. Кроме того, он надел меховое пальто и еще более меховую шапку.

– Если вы готовы… – холодно начал я.

– Не готов, – перебил он.

Я открыл дверь, и он ступил наружу. На крытой веранде снега не было, но как только он вышел на ступени, ноги из-под него поехали, и он отчаянно вцепился в балюстраду.

Как-то добравшись до конца короткой лестницы, он попытался подняться, но это не получалось – по крайней мере не получалось так, как он хотел. Еще несколько футов он проехал, молотя руками по снегу и размахивая ногами в воздухе. Он перевернулся на спину и продолжал скользить, пока не наткнулся на молодое дерево и не зацепился согнутой рукой за его ствол. Сделав три или четыре оборота вокруг ствола, он остановился.

– Что за скользкий сегодня снег? – заорал он дрожащим от возмущения голосом.

Должен признать, что, несмотря на мою веру в Азазела, я не мог не удивиться, глядя на эту картину. От его ног не оставалось следов, а скользящее по снегу тело не оставило борозды. Я сказал:

– На снегу вы ничего не весите.

– Псих, – ответил он.

– Посмотрите на снег, – настаивал я, – Вы не оставляете следов.

Он посмотрел, после чего сделал несколько замечаний, которые в прежние годы можно было бы назвать непечатными.

– Вспомним, – продолжал я, – что сила трения зависит от давления скользящего тела на поверхность скольжения. Чем меньше давление, тем меньше сила трения. Вы ничего не весите, ваше давление на снег равно нулю, следовательно, сила трения также нулевая, и вы скользите по снегу, как по абсолютно гладкому льду.

– Так что же мне делать? Я же так не могу, когда у меня ноги разъезжаются!

– Это ведь не больно, правда? Когда ничего не весишь, то падать на спину не больно.

– Все равно это не годится. «Не больно» – это еще не основание провести жизнь, лежа на спине в снегу.

– Ну, Септимус, вообразите, что вы снова потяжелели, и встаньте.

Он состроил озадаченную физиономию и сказал:

– Просто вообразить – и все?

Тем не менее он попробовал и неуклюже поднялся на ноги.

Теперь он ушел в снег на пару дюймов и, когда осторожно попробовал шагать, ему это было не труднее, чем обычно бывает идти по снегу.

– Джордж, как вы это делаете? – спросил он с возросшим почтением в голосе. – Я бы никогда не сказал, что вы такой ученый.

– ЦРУ требует маскировки, – объяснил я. – Теперь воображайте себя все легче и легче и пройдитесь снова. Ваши следы будут все мельче и мельче, а снег будет все более и более скользким. Остановитесь, когда он станет слишком скользким.

Он поступил так, как было сказано, ибо ученые имеют сильное влияние на низших смертных.

– Теперь, – сказал я, – попробуйте скользить вокруг дома. Когда захотите остановиться, просто станьте тяжелее – но постепенно, а то шлепнетесь носом.

Септимус был парень спортивный и освоился, очень быстро. Он когда-то мне говорил, что владеет всеми видами спорта, кроме плавания. Когда ему было три года, отец зашвырнул его в пруд в искренней попытке научить плавать без всех этих утомительных инструкций, и потом ему в течение десяти минут пришлось делать искусственное дыхание «рот в рот». Как он говорил, это оставило у него на всю жизнь стойкий страх перед водой и отвращение к снегу. «Снег – это твердая вода», – говорил он точь-в-точь как Азазел.

Однако в новых обстоятельствах отвращение к снегу не спешило проявиться. Он начал с радостным ушераздирающим визгом носиться вокруг веранды, утяжеляя себя на поворотах и разбрызгивая из-под ног фонтаны снега при остановке.

– Постойте-ка! – крикнул он, ринулся в дом и вынырнул – хотите верьте, хотите нет – с привязанными к сапогам коньками. – Я научился кататься у себя на озере, – объяснил он, – но удовольствия от этого не получал. Всегда боялся, что лед провалится. А теперь могу кататься и не бояться.

– Не забудьте, – встревожено напомнил я, – что это работает только над молекулами Н2 О. Стоит вам попасть на клочок оголенной земли или мостовой, и ваша легкость исчезнет. Вы можете ушибиться.

– Не беспокойтесь, – сказал он, вставая на ноги и беря старт.

Я смотрел ему вслед, а он летел уже где-то за полмили над заснеженным пустым полем, а до моих ушей донесся отдаленный рев: «По снежку по мягкому на саночках лихих…»

Септимус, необходимо заметить, каждую ноту берет наугад и никогда не угадывает. Я зажал уши.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.