Глава 4
[1] [2]Глава 4
Вскоре Лодовику Треме стало ясно, что кельвинисты не собираются уничтожать его.
«Интересно, почему», — подумал он.
— Я правильно догадываюсь, что вы больше не считаете меня опасным роботом-ренегатом? — спросил он двух спутников, которые посадили его в машину и повезли в космопорт. Белые круглые облака плавали в небе чудесного голубого цвета, которого он никогда не видел в мирах, заселенных людьми.
В отличие от предыдущей пары, которая сторожила его в комнате без окон, роботы, составлявшие его нынешний эскорт, имели облик зрелых молодых женщин. Одна не сводила глаз с оживленных улиц Клемсберга, имперского города средних размеров. Другая, более стройная, с темными кудрявыми волосами, ответила Лодовику загадочным взглядом. Ее микроволновый диапазон молчал, поэтому Треме оставалось полагаться на зрение и слух.
— Мы еще не пришли к определенному выводу, — сказала она. — Некоторые из нас продолжают считать, что ты вообще не робот.
Лодовик молча обдумал эту странную фразу.
— Ты имеешь в виду, что я больше не соответствую критериям, которые определяют принадлежность к роботам?
— Ты сам это сказал.
— Понимаю. Ты намекаешь на мою мутацию. Несчастный случай, который покончил с моей слепой преданностью Законам роботехники. Теперь я даже не еретик-жискарианец. Вы считаете меня чудовищем.
Она покачала головой.
— Мы толком не знаем, кто ты такой. Мы уверены только в одном: ты больше не робот в классическом смысле этого слова. Чтобы разобраться, мы решили еще немного пообщаться с тобой. Хотим понять, как ты относишься к своим обязанностям, будучи свободным от Законов.
Лодовик послал ей микроволновый сигнал, означавший то же, что пожатие плечами. Частично им руководило желание испробовать силу ее защитного поля. Но то ли оно было великолепным, то ли отсутствовало вовсе. Ничего. Никакого ответа.
Конечно, это имело смысл. После поражения в войне с жискарианцами остатки кельвинистов должны были очень искусно прятаться, маскируя свои укрытия под поселения людей.
— Я и сам не уверен, — вслух сказал Лодовик. — Я все еще испытываю желание подчиняться одному из вариантов Нулевого Закона. Мной по-прежнему руководит стремление к благу человечества. Но эта цель стала для меня абстрактной, чисто философской. Я больше не должен подчинять ей каждое свое действие.
— Хочешь сказать, что ты можешь в любой момент остановиться и понюхать розу?
Лодовик хмыкнул.
— Можно сказать и так. После изменения я стал получать удовольствие от второстепенного. Например, от бесед с интересными людьми. Притворяюсь журналистом и беру интервью у ведущих меритократов или эксцентриков. Подслушиваю разговоры студентов, спорящих в баре, или парочек, сидящих на садовой скамейке и обсуждающих планы на будущее. Иногда слегка вмешиваюсь. Время от времени совершаю добрые дела и получаю удовлетворение. — Внезапно он нахмурился. — Увы, сейчас на это не хватает времени.
— Слишком занят, срывая замыслы Р. Дэниела Оливо?
— Я уже говорил тебе. В данный момент я стремлюсь не столько срывать эти замыслы, сколько понять их. Уверен: что-то готовится. Несколько лет назад Дэниел внезапно утратил львиную долю своего интереса к Академии психоисториков. Отозвал половину роботов, которые помогали сотрудникам Селдона, и отправил их работать над секретным проектом, связанным с людьми-менталиками. Ясно, теперь на уме у Дэниела что-то другое — предназначенное либо дополнить две Академии, либо в конце концов заменить их.
— И это заботит тебя?
— Да. В ранних работах Гэри Селдона было что-то очень притягательное. Он объединил лучшие людские умы за последнюю тысячу лет. Я гордился тем, что закладывал фундамент Терминуса. И мне жаль, что это прекрасное видение исчезло или отошло на второй план.
— Но это еще не все, — догадалась женщина. Он кивнул.
— Я не уверен, что Дэниелу Оливо следует позволять решать судьбу нового человечества. По крайней мере, в одиночку.
— А что будет, если ты обнаружишь то, чего не сможешь одобрить? Разве ты уже не обязан помогать ему? Согласно уравнениям Селдона — а ты сам признался, что восхищаешься ими, — Империя скоро рухнет. Когда это случится, человечество погрузится в тридцать тысячелетий мрака и насилия.
— Этому должна быть какая-то альтернатива, — ответил Лодовик.
— Я слушаю, — поторопило его существо, сидевшее напротив.
Сходство этого робота с женщиной подчеркивали чуть утрированные человеческие жесты, вроде скрещивания ног и легкого наклона головы, — и Лодовик невольно восхитился. От нее исходила тонкая, едва ощутимая сексуальность зрелой женщины. Робот был просто великолепен.
— Например, свободное возникновение хаотических миров, — ответил он.
— Ради чего? Есть причина выявлять и уничтожать их. В каждой такой катастрофе умирают миллионы людей.
— Миллионы умрут в любом случае. Но по крайней мере жизнь этих людей будет более острой и возбуждающей, чем пресное предсказуемое ежедневное существование в рамках Империи. Многие уцелевшие утверждают, что такая жизнь стоит жертв.
Женщина по-прежнему смотрела на него загадочным взглядом.
— Ты и в самом деле странный робот. Если робот вообще. Я не могу понять твоих мыслей о том, чем закончится дело, если мы позволим хаосу развиваться беспрепятственно. Большинство будет просто идти по обычному пути — взлет фальшивых надежд, за которым наступает опустошительный взрыв.
— Большинство — да, — подтвердил он. — но, возможно, не все! Особенно если не дать агентам Дэниела вмешиваться и обострять процесс. Вспомни о творческих силах человека, которые вырываются наружу во время каждого из таких эпизодов. А если мы совместно постараемся смягчать кризисы вместо того, чтобы душить сами миры? Если хотя бы один из тысячи сумеет миновать мучительный период и достичь другого берега… Женщина испустила короткий смешок.
— Другого берега! Он может оказаться мифом. Ни один хаотический мир еще не дорос до того сказочного состояния, когда после сумасбродных каникул к нему возвращаются покой и здравый смысл. Но даже если бы это стало возможным, кто рискнет сказать, чем закончится эпоха кровавых ренессансов? При попытках вычислить это уравнения Селдона разлетаются вдребезги. Наверно, ты сам понимаешь, что Дэниел прав. Должно быть, человечество проклято от рождения.
На этот раз Лодовик действительно пожат плечами.
— Я бы сам хотел принять участие в таком эксперименте, если бы его можно было изолировать.
— Но в том-то и дело, что это невозможно! Граждане хаотических миров становятся спорами, вырывающимися наружу и заражающими других. В такой игре можно рискнуть одной планетой — или даже тысячей, — но не всей человеческой цивилизацией! Пожалуйста, Лодовик, не трать наше время понапрасну. Я догадываюсь, что ты заговорил об этой возможности лишь для того, чтобы шокировать нас. Переходи к следующей.
Его губы автоматически угрюмо сжались.
— Если ты такая умная, может, скажешь все за меня? Она подняла руку.
— Извини. Грубость непростительна. Будь добр, скажи нам, над какими другими возможностями ты размышлял?
— Ну, уж никак не над тем идиотским сценарием, о котором говорила в подвале пара недоразвитых тиктаков! Они несли дикую чушь о создании бесконечного количества роботов, которые могли бы обслуживать всех людей на свете. Холить, лелеять и защищать их. Резать им мясо и завязывать шнурки. Стоять рядом, когда те занимаются сексом, на тот случай, если у кого-то из партнеров начнется сердечный приступ. — Лодовик засмеялся. — Эти двое могли говорить искренне, но я знал, что нас кто-то подслушивает. Кто-то с мозгами получше.
На этот раз она улыбнулась.
— Мы знали, что ты знал.
— А я знал, что вы знаете, что я знаю.
Их глаза встретились, и Лодовик ощутил, что его блоки, отвечающие за чувства, слегка дрогнули. Долгие годы искусно подражая человеку, он довел свои реакции до автоматизма. Иными словами, Трема отзывался на ее внешность, манеры и умение вести остроумный диалог как нормальный здоровый мужчина. Лодовик отогнал непрошеные мысли: примерно так же, как это сделал бы зрелый мужчина, старающийся не уклоняться от темы разговора.
— Я знал, что у кельвинистов существует множество подсект, — продолжил он. — В древности ваш культ имел немало ответвлений.
— Среди исповедующих Нулевой Закон также были несогласные, — напомнила она. — Пока Дэниел не объединил их одним символом веры.
— Но с вами, староверами, этого не случилось. Вы сильно расходитесь в интерпретации того, что лучше для людей. Судя по тому, что я видел и слышал, убеждения вашей группы довольно близки моим.
— Да. Поэтому я возвращаюсь к своему вопросу. Каковы твои убеждения, Лодовик Трема?
— Я верю… — начал он и вдруг осекся. Машина въехала на территорию космопорта и устремилась к дальнему углу товарного двора.
— Да?
Но Лодовик не спешил отвечать. В дальнем углу его сознания возник голос Вольтера.
«Да, Трема, я тоже не прочь познакомиться с твоими убеждениями, которые все это время ты скрывал даже от меня».