XII. План и дочь (2)

Амадейро, нахмурившись, сказал:

– Я не хочу обсуждать это сейчас. У вас есть еще вопросы? Пожалуйста, изложите их покороче.

Она несколько секунд смотрела на него в молчаливой злобе, а затем сказала, как выплюнула:

– Жискар!

– Робот! – переспросил удивленный Амадейро.

– Конечно, робот. Разве вы знаете какого-нибудь другого Жискара, о котором я стала бы говорить?

– Ну, так что с ним?

– Он МОЙ.

Амадейро удивился.

– Он… он был… законной собственностью Фастальфа.

– Жискар был моим, когда я была маленькой.

– Фастальф одолжил его вам, а потом взял обратно. Ведь официальной передачи не было?

– Морально он мой. Но в любом случае у Фастальфа больше нет собственности. Он умер.

– Он сделал завещание. И если я правильно запомнил, по этому завещанию два робота, Жискар и Дэниел, теперь собственность солярианки.

– А я не хочу, чтобы они были у нее. Я дочь Фастальфа…

– Ого?

Василия вспыхнула.

– Я требую Жискара. Почему его должна иметь иностранка… Чужая? – потребовала она ответа у растерявшегося под этим натиском доктора Амадейро.

– Только потому, что так завещал Фастальф. И она гражданка Авроры.

– Кто так сказал? Для всех аврорцев она «солярианская женщина».

Во внезапном приступе ярости Амадейро стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Василия, чего вы от меня хотите? Я не люблю солярианку, у меня к ней глубокая антипатия, и будь у меня возможность, я… я выкинул бы ее с Авроры. Но я не могу оспаривать завещание. Даже если бы был законный путь к этому, а его нет – я не счел бы разумным делать это. Фастальф умер…

– Именно поэтому Жискар должен быть моим.

Амадейро игнорировал ее слова.

– …а коалиция, которой он руководил, распадается. В последние несколько десятилетий она держалась только благодаря его обаянию. Мне желательно собрать фрагменты этой коалиции и добавить к своим последователям. Таким путем у меня будет группа, которая станет доминировать в Совете и контролировать следующие выборы.

– И сделают вас следующим Председателем?

– А почему бы и нет? Авроре хуже не будет, потому что это дало бы мне шанс перевернуть нашу давнюю политику, пока еще не поздно. Беда в том, что у меня нет личной популярности Фастальфа, нет его дара излучать святость, чтобы скрыть глупость. Следовательно, если я вроде бы восторжествую некрасиво и мелочно над умершим, это будет плохо выглядеть. Никто не должен говорить, что Фастальф, пока он был жив, победил меня, а когда он умер, я оплевал его завещание. Я не желаю быть смешным. Вы поняли? Обойдетесь без Жискара!

Василия встала, прищурив глаза.

– Посмотрим!

– Уже видим. Встреча окончена, и если у вас есть какие-то амбиции стать Главой Института, я не потерплю, чтобы вы угрожали мне чем бы то ни было. Советую вам одуматься.

– Я не угрожаю, – сказала Василия, хотя весь ее вид и тон противоречили ее словам, и вышла.

56

Неожиданность, вернее, серия неожиданностей началась через несколько месяцев, когда Мелун Сисис вошел в кабинет Амадейро для привычной утренней конференции.

Обычно Амадейро приветствовал его. Сисис был спокойным промежутком в курсе делового дня. Он был единственным старшим сотрудником Института, не имевшим амбиций и не ждавшим смерти или отставки Амадейро. Он был, в сущности, превосходным подчиненным. Он был счастлив служить Главе и быть его доверенным лицом.

По этой причине Амадейро был огорчен, когда примерно год назад заметил запах тления, легкую впалость груди, затрудненность походки его превосходного подчиненного. Неужели Сисис стареет? Он всего на несколько десятков лет старше Амадейро.

Больше всего Амадейро поразила неприятная мысль, что с постепенной дегенерацией столь многих граней жизни космонитов падают, похоже, и жизненные надежды. Он не раз собирался посмотреть статистические данные, но все время забывал… или подсознательно боялся сделать это.

В данном случае проявление возраста у Сисиса утонуло в сильнейших эмоциях. Лицо раскраснелось, подчеркивая седину в его бронзовых волосах, и самого Сисиса буквально распирало от изумления.

Амадейро даже не пришлось спрашивать, что случилось. Сисис сразу выложил все.

Когда он закончил, Амадейро ошеломленно спросил:

– Прекращены все передачи? Все?

– Все, шеф. Видимо, они все там умерли или уехали. Ни одна обитаемая планета не может не испускать хоть какого-то электромагнитного излучения при нашем уровне…

Амадейро жестом приказал ему замолчать. Один из пунктов Василии – четвертый, помнится – гласил, что соляриане готовятся покинуть свою планету. Это было бессмысленное предположение, все четыре были в той или иной степени бессмысленными. Он тогда сказал, что подумает об этом, и он, конечно, не подумал. Теперь, по-видимому, ясно, что он сделал ошибку.

Это выглядело абсурдным, когда об этом говорила Василия, таким же абсурдным оно казалось и сейчас. И Амадейро задал тот же вопрос, что и тогда, хотя и не надеялся получить ответ (да и откуда быть ответу?):

– Куда они могли уйти, Мелун?

– Об этом не говорится ни слова, шеф.

– Ну, а когда они ушли?

– Об этом тоже ни слова, шеф. Мы получили известие сегодня утром. Беда в том, что интенсивность излучения на Солярии и так была низка. Население очень разбросано, а роботы хорошо экранированы. Интенсивность там ниже, чем на других планетах Внешних Миров, на два порядка ниже, чем у нас.

– Итак, однажды кто-то обратил внимание, что эта интенсивность упала до нуля, но никто не заметил, когда именно это случилось. Кто обратил внимание?

– Никсонийский корабль, шеф.

– Каким образом?

– Корабль вынужденно оказался на орбите Солярии для ремонта. По гиперволне он просил разрешения, но ответа не получил. Им ничего не оставалось делать, как задержаться на орбите и произвести ремонт своими силами. За это время их никто не беспокоил. Наконец они своими приборами обнаружили, что не получают ответа, но и вообще никаких сигналов. Когда точно прекратилось излучение, они сказать не могут. Последняя запись сообщения с Солярии была сделана больше двух месяцев назад.

– А другие три ее пункта? – пробормотал Амадейро.

– Простите, шеф?

– Нет, нет, ничего, – ответил Амадейро, но сильно нахмурился и задумался.