1. Духи Солнца

1. Духи Солнца

Лакки Старр со своим маленьким другом Джоном Бигменом Джонсом, а также молодой инженер, шедший впереди, поднимались к воздушному шлюзу, служившему выходом на поверхность Меркурия.

Да-а… Скучать не приходится, подумал Лакки.

Он прилетел на Меркурий всего лишь час назад и нигде, кроме ангара, побывать не успел. Бумажные формальности и осмотр его «Метеора», произведенный местными техниками, — вот, собственно, и все пока впечатления. Да, еще этот Майндс, Скотт Майндс, инженер, ответственный за Световой Проект. Он явно поджидал Лакки и сразу предложил прогуляться по поверхности Меркурия — «в целях ознакомления с достопримечательностями», как было добавлено.

Лакки, конечно же, умилился такому объяснению. Он внимательно рассматривал лицо инженера, маленький, будто срезанный, подбородок, нервно дергающийся рот и глаза, тревожно бегающие, глаза, которые неизменно ускользали от прямого взгляда. Во всем этом присутствовала несомненная тревога, обеспокоенность, во всяком случае.

Ну что ж, достопримечательности так достопримечательности… Может быть, прогулка с этим Майндсом прояснит хоть что-то в здешних проблемах, так озаботивших Совет Науки…

Что до Бигмена Джонса, то он готов был следовать за Лакки куда, когда и для чего угодно. Правда, едва они начали облачаться в скафандры, брови его удивленно взметнулись: скафандр Майндса был украшен кобурой, из которой торчал приклад крупнокалиберного бластера. Лакки, перехватив вопросительный взгляд, кивком успокоил друга.

Когда инженер, а вслед за ним Лакки и замыкающий шествие Бигмен очутились на поверхности, то в этой внезапной, почти кромешной тьме они, на какое-то время потеряв друг друга из виду, видели только яркие звезды, равнодушно глядящие сквозь ледяной вакуум.

Первым ожил Бигмен. Здешняя гравитация почти не отличалась от родной марсианской. И чернота ночей с такими же немигающими звездами вдалеке — была для него привычной.

— О! Да я, кажется, кое-что начинаю различать! — бодрым дискантом известил он своих спутников.

Лакки, который тоже успел освоиться в темноте, думал тем временем о странном свете — не свете даже, а легкой дымке, мерцающей над как попало раскиданными бледно-молочными скалами. Нечто подобное ему приходилось видеть на Луне, с ее двухнедельной ночью. Тот же безысходно-унылый пейзаж, те же голые и невообразимо холодные скалы, не знающие ни ветра, ни инея, та же молочность. Но Луна-то освещается Землей, чье сияние в 16 раз ярче полнолунного света, — того самого, на который так славно воется собакам. Здесь же попросту нет ни одной близкой планеты…

— Этот свет — звездный? — Лакки начисто отметал такую возможность, но все же спросил.

— Нет, сэр. Обычное свечение короны Солнца. — В голосе чувствовалась усталость человека, вынужденного без конца разъяснять очевидное.

— Ах да! — Лакки усмехнулся и хлопнул себя по лбу. — Ну разумеется, корона! Как же я сразу не догадался!

— Не догадался? — переспросил Бигмен, не очень-то понимающий, о чем идет речь. — Продолжайте же, Майндс!

— А вы бы лучше обернулись. И посмотрели на то, что у вас за спиной.

Оглянувшись, Лакки тихо присвистнул, а Бигмен и вовсе вскрикнул. Только бывалый Майндс стоял тихо.

Изломанная линия горизонта казалась процарапанной по краю жемчужного неба. Каждая деталь рельефа отчетливо видна. А на высоте примерно одной трети расстояния до зенита небо мягко светилось огромными изогнутыми лентами.

— Вот так, мистер Джонс, выглядит корона, — сказал Майндс.

Даже глубочайшее изумление, которое овладело Бигменом, не смогло подавить сложного комплекса чувств, связанных с представлениями о приличиях.

— Зовите меня, пожалуйста, Бигменом! — сердито бросил он и лишь затем воскликнул: — Солнечная корона, да? Ого! Ничего себе! Не предполагал я, что эта штука окажется такой здоровенной!

— Миллион миль в диаметре, даже чуть больше. И учтите, что мы в данный момент находимся на Меркурии, ближайшей к Солнцу планете, всего в 30 миллионах миль от светила. Вы, кажется, с Марса, если не ошибаюсь?

— Да, я родился и вырос там, — последовал полный и гордый ответ.

— Так вот, если бы вы сейчас посмотрели на Солнце, оно оказалось бы в 36 раз больше и ярче, чем то, которое освещало ваше детство. Настолько же, естественно, ярче и крупнее выглядит отсюда корона.

Лакки кивнул и подумал о том, что применительно к Земле 36 меняется на 9, а корону оттуда увидишь только при полном затмении…

Ну что ж, Майндс, кажется, не обманул их. Обещанные достопримечательности существовали на самом деле, и еще какие… Лакки мысленно заполнил корону спрятавшимся за горизонтом Солнцем, и от этого воображаемого зрелища перехватило дыхание.

Майндс между тем продолжал говорить:

— Они называют этот свет Белым Духом Солнца!

— Белый Дух? — удивился Лакки. — Звучит неплохо! Даже, я бы сказал, красиво!

— Красиво?! — взвился вдруг Майндс. — Не сказал бы! На этой планете только и знают, что болтать о духах! Веселенькое местечко, нечего сказать! Все наперекосяк! И шахты рушатся, и… — Туг его голос, не выдержав возмущения, прервался.

С чего это мы так раскипятились? — подумал Лакки, после чего вслух спросил:

— Майндс, мы могли бы узреть сей феномен? Я имею в виду Белого Духа.

— Да, конечно, тут неподалеку… Особенно, если принять во внимание меркурианскую гравитацию. Кстати, советую вам глядеть под ноги. Тропинок тут нет, а свет короны весьма коварен. Так что давайте-ка лучше включим фонари. — Майндс нажал кнопку, и луч, брызнувший из шлема, осветил желто-черную мешанину грунта.

Зажглись еще два фонаря, и неуклюжие фигуры двинулись вперед. Толстые подошвы ботинок не производили ни малейшего шума, и только вибрация воздуха в скафандрах отмечала шаги.

Майндса продолжала душить все та же злость.

— Ненавижу! — хрипел он сквозь зубы. — Ненавижу Меркурий! Я торчу здесь шесть месяцев — целых два меркурианских года! — и мне все осточертело! Кто мог подумать, что за шесть месяцев не будет сделано ни-че-го! Ровным счетом. Ну просто все не так на этой планете! Она самая маленькая. Она ближе всех к Солнцу. Она обращена к нему только одной стороной. Там, — он указал рукой на сияние, — всегда жарко, там такое пекло, что плавится свинец и кипит сера! А в той стороне, — снова взмах рукой, уже в противоположном направлении, — единственная во всей Системе планетная поверхность, которую Солнце не освещает никогда и не греет, разумеется. Замечательно, что там говорить!

Он умолк, чтобы наверняка перепрыгнуть шестифутовой ширины трещину, след древнего катаклизма, который никак не мог затянуться без ветра и смены погоды. Прыжок получился неловким — типичный прыжок беспомощного землянина, на минуту оторванного от искусственной гравитации, имитирующей земную.

Бигмен не преминул презрительно цокнуть языком, прежде чем, как и Лакки, вместо суетливого прыжка, просто широко шагнуть.

Они продвинулись еще на четверть мили, пока Майндс, внезапно остановившись, не сообщил:

— Это можно увидеть отсюда и именно сейчас.

Он резко выбросил обе руки вперед, что помогло ему избежать падения на спину. Лакки с Бигменом после нескольких коротких подскоков, гасящих инерцию, остановились как вкопанные.

Майндс выключил фонарь и пальцем указал вперед, на небольшое белое пятнышко, которое было намного ярче всего солнечного света, посылаемого на Землю.

— Мы на вершине Черно-Белой горы, — продолжил инженер. — Наилучшее место для наблюдений.

— Черно-Белая — это название? — уточнил Бигмен.

— Да. Причем весьма точное. Как видите, терминатор делит ее на две почти равные части. Употребленный мною термин применяется для обозначения границы между светом и тенью.

— Знаем! — Бигмен вспылил, минуя, как всегда, промежуточные стадии. — Грамотные!

— Так вот… Их два, этих пятна. Еще одно, точно такое же, можно видеть над южным полюсом. У экватора граница света и тени то поднимается, то опускается на 700 миль, меняя направление движения каждые 44 дня. Здешняя полумиля в сравнении с этим — сущий пустяк. Вот почему обсерватория размещена у северного полюса, а не где-то в другом месте… Однако вернемся к нашей горе. Нетрудно заметить, что сейчас освещена только верхняя ее часть. Позже, когда Солнце опустится еще ниже, тень затопит всю гору.

— Остается уже только вершина, — отметил Лакки.

— Да, пара футов, которые вот-вот погрузятся в темноту. А через двое земных суток свет возвратится вновь.

Пока Майндс живописал картины природы, белое пятно сжалось до точки, пылавшей яркой звездой. Все трое замерли в ожидании.

— А теперь ненадолго отвернитесь, — велел Майндс. — Пусть глаза привыкнут к темноте.

Прошло несколько томительных минут, и Лакки с Бигменом услышали: «Достаточно. Теперь посмотрите».

Выполнив и эту команду, они поначалу ничего перед собой не обнаружили. Но через мгновенье возникло нечто кроваво-красное. Оно вскоре оформилось в довольно уродливую, скомканную гору, увенчанную кривулькой-пиком. Краснота стала густеть, густеть — и наконец была побеждена совершенным мраком.

— Что это?! — тихо прошептал Бигмен.

— Солнце всего лишь, — успокоил его Майндс. — Оно опустилось достаточно глубоко, и теперь над горизонтом — лишь корона с мощными, в тысячу миль и выше, столбами протуберанцев. Их ярко-красный свет обычно заглушается светом самого светила.

Лакки кивнул. С Земли с ее атмосферой, подумал он, протуберанцы увидишь только при полном солнечном затмении, да еще вдобавок при помощи разного рода хитроумных приборов.

— Они называют это Красным Духом Солнца… — к Майндсу вернулась его подавленность.

— Ох уж эти духи! — внезапно оживился Лакки. — Что Белый, что Красный! Вероятно, они-то и вынудили вас таскать с собою бластер? А, мистер Майндс?
[1] [2]