«И ПОСТРОИЛ ОН ДОМ…» (1)

«И ПОСТРОИЛ ОН ДОМ…»

Во всем мире американцев считают ненормальными.

Они обычно в принципе соглашаются с этим обвинением, но источником инфекции называют Калифорнию. Калифорнийцы же упрямо твердят, что своей плохой репутацией они обязаны исключительно жителям округа Лос-Анджелес. Те, в свою очередь, когда им приходится обороняться от таких нападок, начинают поспешно объяснять: «Это все Голливуд. Мы не виноваты — мы не просили, чтобы его здесь построили, он сам вырос».

А обитателям Голливуда нет дела до всех этих пересудов; они живут себе на здоровье и купаются в лучах его славы. Захотите — повезут вас в машине на Лорэл Каньон («здесь у нас живут самые необузданные»). Жители Каньона — женщины с длинными загорелыми ногами и мужчины в трусах, постоянно занятые перестройкой и реконструкцией своих вечно неоконченных домов, — те не без доли презрения относятся к скучным созданиям, которые живут в респектабельных кварталах центра города. Они тешат себя тайной мыслью, что они — и только они — знают, как надо жить. Лукаут Маунтин Авеню — это название узкой боковой улочки, которая ответвляется от Лорэл Каньона. Канъонцы не любят, когда о ней упоминают; в конце концов, должны же быть какие-то границы?

В одном из верхних этажей дома № 8775 по Лукаут Маунтин жил Квинтус Тил, бакалавр архитектуры.

Здесь уместно напомнить, что даже архитектура Южной Калифорнии не такая, как в других штатах.

Запеченные в тесте сосиски, которые, как известно, американцы называют «горячими собаками», здесь продают в ларьках, по виду напоминающих — кого бы вы думали? — да, да, щенка. Такой ларек по продаже «горячих собак» так и называется: «Щенок». Мороженым здесь торгуют в огромных гипсовых фунтиках — они точь-в-точь как настоящие, вафельные, — а неоновые надписи, призывающие есть красный перец, сверкают на крышах сооружений, в которых без труда угадываются перечные стручки.

Внутри крыльев трехмоторных транспортных самолетов размещаются бензин и смазочное масло, на крыльях нарисованы дорожные карты — пользуйтесь на здоровье бесплатно! — а патентованные уборные, которые для вашего удобства проверяются каждый час, располагаются в кабине самого самолета.

Все это может удивить, даже повергнуть в изумление туриста, но местные жители, которые под знаменитым калифорнийским солнцем ходят в полдень с непокрытой головой, относятся к этим вещам как к делу обычному, само собой разумеющемуся.

Квинтус Тил считал архитектурную деятельность своих коллег слабыми, робкими, неумелыми и малодушными потугами.

— Что есть дом? — спросил как-то Квинтус у своего друга Гомера Бейли.

— Ну, в общем, в широком смысле слова, — начал тот осторожно, — я всегда считал, что дом есть устройство, предназначенное для защиты от дождя.

— Чушь! И ты туда же!

— Я ведь не сказал, что это исчерпывающее определение…

— Исчерпывающее! Да оно просто в корне неверно. Если встать на такую точку зрения, то нам и в пещерах бы прекрасно жилось. Но я не виню тебя, — продолжал Тил с воодушевлением, — твои взгляды ничем не хуже, чем у тех умников профессионалов, которые считают, что архитектура — дело их жизни. Даже модернисты — в чем их заслуги? В том, что они убрали кое-какую мишуру да наляпали хромированных планок, вот и все. А в душе-то они такие же консерваторы и традиционалисты, как служащие окружного суда. Нейтра! Шиндлер! Ну что создали эти бездельники? Что такого есть у Франка Ллойда Райта, чего нет у меня?

— Комиссионные, — коротко вставил его друг.

— А? Что? Как ты сказал? — Тил не смог остановиться в потоке своих слов, захлебнулся, опомнился и ответил: — Комиссионные. Да, верно, комиссионные. А почему? Потому что я считаю, что дом — это не задрапированная пещера. Дом — это машина для жилья, это живая динамичная штука, это пространство, в котором происходит жизненный процесс, которое изменяется с настроением живущего в нем человека, а вовсе не мертвый статичный гроб большого размера. Почему же мы должны держаться за устаревшие догмы наших предков? Всякий дурак, обладающий зачатками знаний по элементарной геометрии, сможет спроектировать дом в его обычном понимании. Но разве статическая геометрия Эвклида — это все, чем располагает математика? Мы что же, совершенно должны игнорировать теорию Пикара — Вессиота? А модульные системы? А богатейшие возможности стереохимии? Так что же, разве в архитектуре уже нет места для трансформаций, для гомоморфологии, для действенных структур?

— О господи! — отвечал Бейли. — Ведь с таким же успехом ты мог бы говорить, например, о четвертом измерении в архитектуре.

— А почему бы и нет? Почему мы должны ограничивать себя… Послушай! — Тил прервал себя и уставился в пространство. — Гомер, а ведь ты сейчас высказал чрезвычайно ценную мысль. Действительно, почему бы нам не использовать это? Подумать только о бесконечном богатстве выражения и взаимоотношений, таящемся в четырех измерениях. Какой дом, какой… — Он застыл на месте, его светлые выпуклые глаза задумчиво помаргивали.

Бейли подошел к нему и тронул его за руку.

— Брось ты все это. И что ты городишь, какие четыре измерения? Четвертое измерение — это время. В НЕГО ведь гвоздя не вобьешь.

Тил сбросил руку друга.

— Да, да, конечно. Четвертое измерение — это время, но я — то думаю о четвертом пространственном измерении — таком же, как длина, ширина и высота. В целях экономии материалов и удобства размещения с этим ничто не может сравниться. А уже о том, что экономится площадь под фундамент, и говорить не приходится: на месте однокомнатного дома можно будет возвести дом в восемь комнат. Как, например, тессеракт…

— Какой еще тессеракт?

— Ты что, в школе не учился? Тессеракт — это гиперкуб, квадратное тело в четырех измерениях — ну, знаешь, как у куба три измерения, а у квадрата два. Давай-ка я лучше тебе покажу.

Тил побежал на кухню и принес оттуда коробку с зубочистками, которые он высыпал на стол, небрежно сдвинув в сторону стаканы и почти пустую бутылку из-под джина.

— У меня где-то завалялся пластилин — он нам понадобится.

Один из углов комнаты загромождал письменный стол. Почти засунув голову в один из его захламленных ящиков, Тил начал нетерпеливо рыться в нем. Наконец, он разогнулся, держа в руках кусок пластилина.

— Вот.

— Что ты хочешь делать?

— Сейчас узнаешь.

Тил торопливо отщипывал небольшие кусочки пластилина и скатывал из них шарики величиной с горошину. Потом воткнул в эти шарики четыре зубочистки и сделал квадрат.

— Видишь? Вот квадрат.

— Ну, вижу, а дальше что?

— Еще один такой же квадрат плюс еще четыре зубочистки — и у нас куб.

Теперь из зубочисток образовался каркас коробки с равными гранями — куб, углы которого держались с помощью катышков пластилина.

— Теперь сделаем еще один куб, точно такой же, как первый. Эти кубы и будут служить двумя гранями тессеракта.

Бейли машинально стал катать пластилиновые шарики для второго куба, но мягкая податливость материала под пальцами отвлекла его от этого занятия, и он начал лепить, придавая кусочкам какую-то форму.

— Взгляни-ка, — сказал он, держа на ладони свое произведение — миниатюрную человеческую фигурку. — Цыганка Роза Ля.

— Похожа на Гаргантюа; ей надо бы в суд на тебя подать за оскорбление. А теперь смотри внимательно. Открываем один угол первого куба, вставляем одним углом второй куб и закрываем угол первого куба. Теперь берем еще восемь зубочисток и соединяем нижнюю грань первого куба с нижней гранью второго куба — наклонно, понял? — и точно так же верхнюю грань первого с верхней гранью второго, — говоря это, Тил быстро манипулировал зубочистками.

— И что же получилось? — спросил Бейли с сомнением.

— Это и есть тессеракт — восемь кубов, образующих стороны гиперкуба в четырех измерениях.

— Откровенно говоря, мне твое сооружение напоминает кошачью колыбель. И все равно у тебя получилось только два куба. А где остальные шесть?

— А где твое воображение? Берем верхнюю грань первого куба по отношению к верхней грани второго- вот тебе куб номер три. Дальше: две нижние грани обоих кубов по отношению друг к другу, потом две передние, две задние, две боковые — слева и справа — вот тебе все восемь. — И он показал их на модели.

— Ну хорошо, вижу я их. Но все-таки это не кубы; как бы ты ни тщился доказать другое, это призмы, а не кубы. У них грани не квадратные, а наклонные.

— Так это ведь в перспективе, с твоего угла зрения. Когда рисуешь куб на бумаге, боковые грани пойдут косо, так? Это перспектива. Когда смотришь на четырехмерную фигуру в трех измерениях, ничего удивительного, что она кажется кривой. Но это дела не меняет — все равно все это кубы.

— Я не спорю, друг, может быть, для тебя они такие, как ты говоришь, но мне они все равно кажутся кривыми.

Тил не обратил никакого внимания на возражения Бейли и продолжал:

— Будем считать, что это каркас восьмикомнатного дома; на цокольном этаже — одно помещение; здесь разместятся службы, коммунальное хозяйство, гараж. От него идут другие комнаты: гостиная, столовая, ванная, спальни и так далее. А на самом верху, совершенно изолированно от всех, находится кабинет — в нем окна на четыре стороны. Представляешь? Ну как?

— Представляю. Ванна будет свисать с потолка гостиной. Комнаты-то все переплелись, как щупальца осьминога.

— Только в перспективе — не более того. Смотри, я покажу тебе по-другому.

На этот раз Тил сделал один куб из целых зубочисток, а второй — из половинок, вставил второй в центр первого и прикрепил его к вершинам короткими палочками от надломанных зубочисток.

— Видишь? Большой куб — это цоколь, малый куб внутри — твой кабинет на верхнем этаже, а шесть прилежащих кубов — это комнаты. Ну, понял?

Бейли внимательно изучил фигуру и покачал головой:

— Что хочешь со мной делай, а только не вижу я тут никаких кубов, кроме большого и малого. Остальные шесть штук на этот раз напоминают не призмы, а пирамиды, но никак не кубы.

— Ну конечно, ты же видишь их в разных перспективах. Неужели не понятно?

— Что ж, возможно, и так. Но вот эта комната, в середине. Ведь она со всех сторон окружена другими штуковинами. А ты говорил, у нее окна на четыре стороны.

— Так ведь это только так кажется. В том-то и дело, что в доме-тессеракте каждая комната совершенно изолирована от других и все стены — наружные, но при этом каждая стена служит для двух комнат, а восьмикомнатному дому достаточно основания одной комнаты. Это же революция!
[1] [2] [3] [4]