ГАЛАТЕЯ

[1] [2] [3]

– Отдано твое сердце, дитя мое? - мягко повторил я. - Значит, ты его встретила?

– Встретила... Пойдем, дядя Джордж, я тебе его покажу. Ты узнаешь мою самую большую тайну.

Мы вернулись в комнату фотографического искусства, и за еще одной тяжелой гардиной открылся альков, которого я раньше не видел. Там стояла статуя обнаженного мужчины ростом шесть футов, и она была совершенна в каждом миллиметре.

Бузинушка нажала кнопку, и статуя медленно завращалась на своем пьедестале, поражая своей гладкой симметрией и совершенными пропорциями.

– Мой шедевр, - сказала Бузинушка.

Я лично не слишком большой поклонник мужской красоты, но на лице Бузинушки было написано такое самозабвенное восхищение, что я понял, как переполняют ее обожание и любовь.

– Ты влюблена в этого... изображаемого, - сказал я, стараясь избегать упоминания о статуе как неодушевленном предмете и местоимения "она".

– О да! - прошептала она. - Для него я готова умереть. Пока есть он, все другие для меня противны и бесформенны. Прикосновение любого из них для меня мерзко. Только его хочу. Только его.

– Бедное мое дитя, - сказал я. - Изваяние - не живое.

– Я знаю, - ответила она сокрушенно. - Что же мне делать? Боже мой, что же мне делать?

– Как это все грустно! - проговорил я вполголоса. - Это похоже на историю Пигмалиона.

– Кого? - спросила Бузинушка, будучи, как истинный художник, далека от событий внешнего мира.

– Пигмалиона. Это из древней истории. Пигмалион был скульптором, таким, как ты, только мужского пола. И он так же, как и ты, изваял красивую статую, только по свойственным мужчинам предрассудкам он изваял женщину и назвал ее Галатея. Статуя была столь прекрасна, что Пигмалион ее полюбил. Видишь, все как у тебя, только ты - живая Галатея, а статуя - изваянный Пиг...

– Нет! - резко возразила Бузинушка, - не жди, что я его буду называть Пигмалионом. Грубое, простецкое имя, а мне нужно поэтическое. Я его называю, - голос ее пресекся, она глотнула и продолжила: - Хэнк. Что-то такое мягкое есть в имени "Хэнк", что-то такое музыкальное, чему отзывается сама моя душа. А что там дальше было с Пигмалионом и Галатеей?

– Обуреваемый любовью, - начал я, - Пигмалион взмолился Афродите...

– Кому-кому?

– Афродите, греческой богине любви. Он взмолился ей, и она, из хорошего к нему отношения, оживила статую. Галатея стала живой женщиной, вышла замуж за Пигмалиона, и они жили долго и счастливо.

– Гм, - промычала Бузинушка, - Афродиты этой, наверное, на самом деле нет?

– В действительности, конечно, нет. Хотя с другой стороны... - я не стал продолжать. Не было уверенности, что Бузинушка правильно поймет упоминание о моем двухсантиметровом демоне Азазеле.

– Плохо, - сказала она. - Вот если бы кто-нибудь мог оживить для меня моего Хэнка, превратить этот холодный, твердый мрамор в теплую мягкую плоть, я бы для него... О дядя Джордж, ты только представь себе, каково было бы заключить в объятия Хэнка и почувствовать под ладонями мягкость, мягкость... - она чуть не мурлыкала на этом слове от воображаемого чувственного наслаждения.

– Дорогая Бузинушка, - сказал я, - мне бы не хотелось воображать, что это делаю я сам, но я понимаю - ты нашла бы это восхитительным. Однако ты говорила, что, если бы кто-нибудь превратил мертвый твердый мрамор в живую мягкую плоть, ты бы что-то там для него сделала. Ты имела в виду что-нибудь конкретное?

– Конечно! Такому человеку я бы дала миллион долларов.

Я сделал паузу, как и любой бы на моем месте - из чистого уважения к сумме - а потом спросил:

– Бузинушка, а у тебя есть миллион долларов?

– У меня два миллиона кругленьких баксов, дядя Джордж, - сказала она в своей простодушной и непосредственной манере, - и я буду рада отдать в этом случае половину. Хэнк этого стоит, тем более что я всегда могу наляпать еще несколько абстракций для публики.

– Это ты можешь, - согласился я. - Ладно, девочка, выше голову, и мы посмотрим, чем может тебе помочь дядя Джордж.

Это был явный случай для Азазела, так что я вызвал моего маленького друга, который выглядит как карманное издание дьявола ростом в два сантиметра, но с остриями рожек и закрученным остроконечным хвостом. Он был, как всегда, не в настроении и стал тратить мое время на подробный и утомительный рассказ, почему именно он не в настроении. Похоже было, что он занимался каким-то искусством - тем, что в его смешном мирке считается искусством, но хотя он описывал это очень подробно, я так ничего и не понял, кроме одного - что это было охаяно критиками. Критики одинаковы во всей вселенной - злобные и бесполезные все как один.

Хотя, как я думаю, вы должны радоваться, что земные критики обладают хотя бы минимальными следами порядочности. Если верить Азазелу, то высказывания критиков о нем далеко выходят за пределы того, что они позволяют себе говорить о вас. На самый мягкий из примененных к нему эпитетов можно было отвечать только хлыстом. Я это вспомнил потому, что его жалобы на критиков очень напоминают ваши.

Я долго, хотя и с трудом, выслушивал его причитания, пока не улучил момент ввернуть свою просьбу об оживлении статуи. От его визга у меня чуть уши не лопнули.

– Превратить кремниевый материал в углерод-водную форму жизни? А может быть, еще попросишь сотворить тебе планету из экскрементов? Как это превратить камень в плоть?

– Уверен, что ты можешь измыслить способ, о Могучий, - сказал я. Ведь если ты сделаешь столь невозможное и доложишь в своем мире, не окажутся ли критики кучкой глупых ослов?

– Они хуже, чем кучка глупых ослов, - буркнул Азазел. - Так о них думать - это значит безмерно их возвысить и незаслуженно оскорбить ослов. Я думаю, что они просто балдарговуины несчастные.

– Именно так они и будут выглядеть. И все, что для этого нужно превратить холодное в теплое, а твердое в мягкое. Особенно в мягкое. Та молодая женщина, которую я имею в виду, особенно хотела бы, обняв статую, ощутить под своими руками мягкую эластичность тела. Это вряд ли будет трудно. Статуя - совершенное изображение человеческого существа, и тебе ее только надо наполнить мышцами, кровеносными сосудами, органами и нервами, обтянуть кожей - и готово.

– Вот всем этим заполнить, - проще простого, да?

– Вспомни, что ты выставишь критиков балдарговуинами.

– Хм, это стоит принять во внимание. Ты знаешь, как воняют балдарговуины?

– Нет, и не рассказывай, пожалуйста. А я могу послужить тебе моделью.

– Моделью, шмоделью, - пробормотал он, задумываясь (не знаю, где он берет такие странные выражения). - Ты знаешь, насколько сложен мозг, даже такой рудиментарный, как у людей?

– Ну, - ответил я, - над этим можешь особенно долго не стараться. Бузинушка - девушка простая, и то, что ей нужно от статуи, не требует особого участия мозга - как я думаю.

– Тебе придется показать мне статую и предоставить возможность изучить материал, - сказал он.

– Я так и сделаю. Только запомни: статуя должна ожить при нас, и еще она должна быть страшно влюблена в Бузинушку.

– Любовь - это просто. Только подрегулировать гормональную сферу.

На следующий день я напросился к Бузинушке снова посмотреть статую. Азазел, сидя у меня в кармане рубашки, время от времени оттуда высовывался и тоненьким голосом фыркал. К счастью, Бузинушка смотрела только на статую и не заметила бы, даже если бы с ней рядом толпились двадцать демонов нормального роста.

– Ну и как? - спросил я Азазела.

– Попробую, - ответил он. - Я его начиню органами по твоему подобию. Ты, я думаю, вполне нормальный представитель своей мерзкой недоразвитой расы.

– Более чем нормальный, - гордо ответил я. - Я выдающийся образец.

– Ну и отлично. Она получит свою статую во плоти - мягкой на ощупь, теплой плоти. Ей только придется подождать до завтрашнего полудня - по вашему времени. Ускорить процесс я не смогу.

– Понял. Мы с ней подождем.

На следующее утро я позвонил Бузинушке.

– Деточка моя, я говорил с Афродитой.

Бузинушка переспросила взволнованным шепотом:

– Так она существует на самом деле?

– В некотором смысле, дитя мое. Сегодня в полдень твой идеальный мужчина оживет прямо у нас на глазах.

– О Господи! Дядя Джордж, вы меня не обманываете?

– Я никогда не обманываю, - ответил я, но должен признать, что несколько нервничал. Я ведь полностью зависел от Азазела, хотя, правда, он меня ни разу не подводил.

В полдень мы оба стояли перед альковом, глядя на статую, а она уставилась в пространство каменным взором. Я спросил:

– У тебя часы показывают точное время, моя милая?

– О да, дядя. Я их проверяла по обсерватории. Осталась одна минута.

– Превращение может на минуту-другую задержаться. В таких вещах трудно угадать точно.

– Богиня наверняка должна все делать вовремя, - возразила Бузинушка. Иначе какой смысл быть богиней?

Это я и называю истинной верой, и таковая была вознаграждена. Как только настал полдень, по статуе прошла дрожь. Изваяние постепенно порозовело, приобретая цвет нормального тела. Медленно шевельнулся стан, руки опустились и вытянулись по бокам, глаза поголубели и заблестели, волосы на голове стали светло-каштановыми и появились в нужных местах и количествах на теле. Он наклонил голову, и его взгляд остановился на Бузинушке, глядящей, не отрывая глаз, и дышащей, как пловец в конце заплыва.

Медленно, казалось даже, что с потрескиванием, он сошел с пьедестала, сделал шаг к Бузинушке, раскрыл объятия и выговорил:
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.