Глава 27. ПЕРЕД ПАСХОЙ
Глава 27
ПЕРЕД ПАСХОЙ
Установилась предпасхальная погода. Несмотря на то что еврейская улица находится в городе, где далеко не каждый еврей может свободно переночевать, она приняла своеобразный предпраздничный вид.
Если присмотреться к замызганным домишкам, к оборванным евреям, к несчастным женщинам, к полуголым детишкам, если прислушаться к шуму и гомону, оглашающему весь квартал, - можно подумать, что находишься в самом сердце еврейской "черты оседлости", где не приходится иметь дело с полицией, где нет "старших дворников" и вопросов "правожительства".
И так же, как в черте оседлости, все здесь ожило, проснулось, высыпало на улицу. Все чистилось, готовилось, кишело, шумело и гудело. Канун пасхи! Евреи готовят встречу своему любимому весеннему празднику!
Еще большее оживление царит в "подрядах"[14] - шум, гам, беготня, толкотня... каждому хочется успеть пораньше.
В доме Шапиро заговорили о маце сейчас же после пурим. Толковали о ней на все лады. Разговоры эти заинтересовали Рабиновича.
О том, что евреи на пасху готовят такое "блюдо", он знал давно.
Но ему хотелось узнать точнее, что это за "блюдо" и как его едят.
Еще одна деталь занимала его: он не раз слыхивал и даже читал где-то, что евреи примешивают в мацу христианскую кровь.
Рабинович не очень доверял этим слухам, но все же ему хотелось докопаться до их источника.
Спросить кого-либо из товарищей он постеснялся. А заговорить об этом с Давидом Шапиро было просто небезопасно. Он мог бы поднять невероятную бучу.
Как-то Рабинович прочел вслух за столом заметку в местной газетке о том, что убийство Володьки совершено евреями с ритуальной целью. Давид Шапиро вскочил с места, вырвал из рук Рабиновича газету и вышвырнул ее в окно.
– Ты с ума сошел? - возмутилась Сарра.
– Туда ей и дорога! - заявил Давид. - Зачем еврею читать эти подлые листки, где печатается подобная пакость?
На другой день Рабинович намеренно купил ту же газету и прочел ее тайком.
Смерть Володьки широко обсуждалась на страницах этого листка. И Рабинович догадывался, чьих рук это дело, понимал, что Володьку, несомненно, прикончил отчим. Все же он не мог понять, зачем понадобилось убийце так изуродовать и искромсать свою несчастную жертву. По свидетельству газетки, на теле убитого насчитывалось 49 колотых ран. Почему 49? Что за сакраментальное число?..
Вполне понятно поэтому, что вопрос о выпечке мацы заинтересовал Рабиновича. Он обратился к хозяйке.
– Я никогда не видел, как пекут мацу! - признался он.
– Во-первых, по-еврейски говорят не "мацу", а "мацес". Во-вторых, если вы хотите посмотреть, потрудитесь завтра-послезавтра со мной в "подряд", и вы увидите. Только я должна вас предупредить, что там вам бездельничать не позволят! Заставят работать! Вы должны будете помогать!
Рабинович чуть не подпрыгнул от радости.
– Помогать печь мацу? О!..
– Не мацу, а мацес! Я вам тысячу раз говорила, чтобы вы не изъяснялись, как гой!
– Ладно - мацес, мацес!.. А что я там буду делать?
– Уж вам там скажут! - говорит Сарра и мысленно с удовольствием представляет себе картину: Рабинович - медалист и миллионер - за работой наряду с нищими еврейками... Ха-ха-ха!..
– В чем дело, мама? - спрашивает, входя из другой комнаты, Бетти.
Сарра с удовольствием рассказывает ей и снова заливается веселым смехом.
– Ну и что ж? - говорит Бетти. - Я тоже хочу присутствовать при этом! Говорят, очень весело!
– И я тоже! - заявляет Сёмка.
– Хорошо, и ты тоже! - говорит ему Рабинович, глядя благодарными глазами на Бетти.
***
Чуть свет поднялась Сарра. Нужно было свезти в "подряд" муку для мацы. Подрядила извозчика, выправила Сёмку в гимназию, присмотрела, чтоб он не зажилил утренней молитвы (медаль медалью, а молитва молитвой!), и уж собралась ехать, как увидала квартиранта и Бетти, готовых ее сопровождать.
– Да вы на самом деле, что ли, собрались мацу печь? - спросила радостно Сарра, любуясь прекрасной парочкой. - Ну что же, едем! Но, чур, не раскаиваться! Лодырничать вам не дадут!
Уселись втроем и поехали.
Утро выдалось прекрасное. Над головой голубело ясное небо. Солнце пригревало по-весеннему, а легкий теплый ветерок будто шептал шаловливо на ухо о том, что пора вместе с зимним настроением скинуть и зимнюю одежду, одеться полегче. Дело ведь идет к весне! К пасхе!
О, кто еще любит так же горячо этот весенний праздник, как еврейская улица? Как несчастные еврейские детишки? Вот они выползли, точно червячки, из темных, сырых, покрытых плесенью углов. Еле дожили до весны! Вот оно - синее небо! Вот оно - яркое солнце! Сюда, сюда, ребятишки! Не бойтесь быстро бегущих ручейков! Засучите штанишки повыше, и пойдем глазеть... Сколько там народу! Мужчины, женщины, мальчики, девочки... Как звезд на небе! Кто пешком, кто на подводе. А на подводах мешки с мукой. Следом идут хозяйки. Тянутся в "подряд" печь мацу. Мацу! Впервые за всю свою жизнь Рабинович видит столько еврейских детей. Оборванные, полуголые, босые, с изможденными личиками, с изголодавшимися глазами... И все же как они все веселы, оживлены и счастливы! Как это понять? Нет, тут не понимать, а чувствовать надо! Пережить самому, родиться на этой еврейской улице и жить ее жизнью, вырасти нужно тут, в нищете, в нужде...
– Ну, вот и "подряд"! - говорит Сарра с подводы. За ней слезают Рабинович и Бетти.
Широкий двор, большое кирпичное здание - какой-то завод. Внизу, в подвале, - просторная комната, освещенная газовыми рожками. Зияет огненная пасть огромной печи. По стенам новые, начисто выструганные столы. Евреи в балахонах, женщины в белых передниках, девушки с лукаво смеющимися глазами. Говор, шум, точно на ярмарке. Таков "подряд", где пекут мацу.
– Хорошо, что вы вовремя приехали! - встречает Сарру пекарь Пейсах-Герш, мужчина с блеклым лицом и жидкой растительностью на выдающемся подбородке. - А уж мы собирались выключить вас из очереди!
– Досталось бы вам от моего мужа! - говорит Сарра. - Ведь вы его знаете!
– Знаю, знаю! У меня хорошая память! - отвечает Пейсах-Герш и, повернувшись в сторону работников, вдруг начинает сыпать зычным голосом раешника на особом "подрядном" диалекте:
– Эй вы, бабы, молодицы! Подоткните сподницы! Разговоры кончайте! Работу начинайте! Муку в ушаты! Мацу на лопаты! Реб Залманбер, очнитесь, живей шевелитесь! Поменьше шума, голубушка Фрума! Веселей, ребята! Не торчи торчком! Вертись волчком!..
– В добрый, счастливый час! - говорит Сарра, засучивая рукава.