Глава 15. В ЗАТОЧЕНИИ
Глава 15
В ЗАТОЧЕНИИ
Если глубокой ночью стащить человека с кровати, заставить его, полусонного, пройти несколько улиц в сопровождении "почетного караула", исполняющего свои обязанности с похвальной энергией, подгоняя свою жертву пинками; если заставить его месить ногами осеннюю грязь и при этом совершенно не стесняться в выражениях; если конечным пунктом путешествия окажется помещение, в котором топор в воздухе виснет от головокружительных запахов и "интимных" разговоров; и если его поместят в компанию воров, бандитов, проституток низшего сорта и прочего сброда, - то можно сказать с уверенностью, что человек, попавший в этакий переплет, потеряет всю свою самонадеянность, горделивое сознание своей силы и задумается о вещах, меньше всего приходивших до того в голову...
Как ни крепился наш герой, молодецки шагавший в ногу с "обходом", все же, когда его водворили на место, он с первой же минуты должен был сознаться, что читать о чужих мытарствах несравненно легче, нежели испытывать их на самом себе, и что быть евреем - одно из наиболее сомнительных удовольствий...
Переживаний и вынесенных за одну ночь впечатлений хватило бы Рабиновичу с лихвой на целый год жизни...
Ежеминутно раскрывалась дверь, и помещение проглатывало все новые и новые "транспорты" людей; в большинстве евреев, оборванных, забитых, несчастныx...
Особенно поразило нашего арестанта, что "старожилы", завсегдатаи полицейского участка, встречали евреев с особенной радостью, с забористым словечком и приветствием, вроде: "жидовская морда", "собака неверная", "пся крев", в зависимости от национальности приветствующего. Еще больше поражало спокойствие, с которым новоприбывшие принимали все эти лестные знаки внимания. Когда одному из несчастных пленников, тащившему за плечами мешок, который был втрое больше его самого, какой-то широкоплечий оборванец сделал довольно прозрачный "намек" - кулаком под ребра, обладатель мешка, еле устоявший на ногах, заглянул хулигану в лицо с таким видом, будто хотел выяснить, "что, собственно, он этим хочет сказать?"
А остальные евреи, вопреки ожиданиям, набросились на потерпевшего и, насколько Рабинович мог понять, упрекали своего собрата в том, что он суется со своим мешком куда не следует...
"Почему за него не заступились? - подумал Рабинович. - Куда девалась пресловутая еврейская солидарность, знаменитый "кагал", о котором столько кричат "Новое время" и другие так называемые "правые" газеты? Да и вообще, что это за народ такой, который в невыносимых условиях существования ест, пьет, спит, торгует, учится, посещает театры и концерты, танцует и веселится? И откуда берется эта всеобщая к ним вражда? Не может же она быть беспричинной! Нет, здесь что-то есть. Очевидно, в них есть нечто... нечто отталкивающее..."
Дверь снова распахнулась, и в помещение ввалилась новая группа, состоящая опять-таки в большинстве из евреев. Все они говорили одновременно и до того громко, что какой-то пересмешник, ко всеобщему удовольствию, стал их передразнивать: "гер-гер-гер"...
Это заставило группу понизить тон... Но шутнику это не понравилось, и он налетел на них с претензией: почему они шепчутся, секретничают, шаxермаxерствуют...
– Недаром их бьют! - раздался чей-то голос из угла.
– Бить мало! - подхватил второй голос, принадлежавший, судя по манере говорить, интеллигенту. - Мало бить! У этих типов надо все имущество экспроприировать, а самих вырезать, как собак!
Рабинович даже привстал с места, чтобы разглядеть энергичного "интеллигента". Но в это время он встретился с парой глаз, показавшихся ему знакомыми: глаза узнали его.