Глава 13. РУКИ ПРОЧЬ!
Глава 13
РУКИ ПРОЧЬ!
Если бы наш Рабинович был настоящим "Рабиновичем", а не Поповым, он, конечно, имея медаль и не попав в университет, не спал бы так крепко, как спал он в эту ночь... Он не только не слыхал звонков, шума и голосов, но не слыхал даже, как хозяин, тормоша одеяло, кричал у него над ухом:
– Рабинович! Рабинович! Рабинович!!! Вставайте! Полиция!!
– Какого черта "Рабинович"? Откуда тут взялся Рабинович? - пробормотал спросонья квартирант, протирая глаза. - В чем дело? Что случилось?
– Полиция здесь, ревизия! Облава! То есть ревизия!
– Какого черта полиция, какая ревизия? Кому это нужно? Гоните их в шею!..
– Господь с вами, Рабинович! Что вы говорите? Правожительство...
Последнее слово, очевидно, подействовало.
– Правожительство? Ага! Знаю! Где же оно?
– Что?
– Да правожительство, черт его возьми совсем!
– Тьфу, пропасть! - разозлился Давид Шапиро. - Если бы вы не были евреем, я подумал бы, что вы пьяны! Я вам говорю, что здесь полиция, идет ревизия, спрашивают о вашем правожительстве, а вы говорите: "Где оно?"
Кое-как разобрав, в чем дело, и увидев в дверях физиономию надзирателя, Рабинович с трудом поднялся и, непрерывно чертыхаясь, вошел в общую комнату, где и застал вышеописанную картину: хозяйку, завернутую в одеяло, Бетти, закутанную в простыню, и против них чиновника с чувственными губами. В первую минуту он не мог сообразить, при чем тут обе полунагие женщины и этот тип, глядящий на них такими глазами. Рабиновича мгновенно зажгла ненависть к этому чиновнику.
– Сколько тебе лет? - спросил чиновник Бетти.
– Восемнадцать! - ответила за нее мать. Но чиновник оборвал ее:
– Не тебя спрашивают!
– Восемнадцать, - повторила Бетти. - А ты не врешь, душенька? - спросил он с отвратительной усмешкой на плотоядных губах и потянулся, чтобы немного приоткрыть простыню, облегавшую фигуру Бетти.
Но в это время между ними выросла фигура квартиранта и раздался его громовой выкрик:
– Руки прочь!..
Чиновник был ошеломлен.
Никогда еще за долгое время своей практики ему не приходилось сталкиваться с таким проявлением еврейской наглости.
С минуту стоял он неподвижно, не находя слов. Затем, отдышавшись, спросил:
– А ты... кто такой?
– Что за "ты"? Прошу не "тыкать"!
У чиновника даже руки опустились.
С кривой усмешкой он приказал своим помощникам:
– Взять!
– Нечего "брать"! Я сам иду, - сказал Рабинович и в сопровождении городовых пошел в свою комнату одеваться.
Чиновник, только что млевший в присутствии двух полунагих женщин, и особенно младшей, теперь задыхался от злобы. Нахальный "жидовский" мальчишка грубо прервал его прекрасные иллюзии...
"А? - думал он. - Венера... Юнона... Афродита... Ап-петитная жидовочка! Нечего сказать! Жаль! Вместо этого парня я предпочел бы "взять" эту... Венеру с еврейской улицы..."
Ночь была на исходе. Чиновник торопил своих помощников. Но Рабинович одевался очень спокойно и с нарочитой медлительностью.
Давид Шапиро пробовал было заступиться за своего квартиранта. Клялся, что у него наизаконнейшее правожительство, только документ сейчас находится в зубоврачебной школе. Но чиновник, отстранив Давида жестом, обратился к тем, что помогали Рабиновичу одеваться:
– Какого черта вы там возитесь? Не оглянешься, как светать начнет. А на этой улице еще достаточно контрабанды у "сынов Израиля"! Живо! Шевелись! Готово? Марш!..