Анатолий Алексин. Здоровые и больные (3)
[1] [2]— Пожалуйста… Мы не будем, — с той же интонацией согласилась она. — Но справедливый судья обязан выслушать разные стороны и все точки зрения.
— И что же вы в связи с этим задумали?
— Не напрягайтесь, Владимир Егорович.
Более всего Семен Павлович увлекался хозяйственной деятельностью. Ремонт предоставил для этого богатейшие возможности. Он ходил по больнице в полурабочем комбинезоне, умеренно забрызганном краской. Он залезал на стремянки, окунал палец в ведра с олифой и алебастром. Бабкиной предстояло увидеть, как он хозяйствует.
В связи с ремонтом главврач подписал приказ о внеочередном отпуске Маши и Паши. Он сообщил через сестру Алевтину, что на первом собеседовании хирургическое отделение будет представлено лишь ею и мной.
— Маше и Паше и так запрещено приходить. Мною запрещено! — прокомментировал я это распоряжение. — Так что он зря опасается.
— Семену Павловичу нечего опасаться, — процедила сестра Алевтина. И губы убрались с ее лица.
Неожиданно примчались из своего внеочередного отпуска мои ординаторы.
— Нет уж, простите, Владимир Егорович, — заявила мне Маша, — в одиночестве мы вас не оставим. Наши войска получили мощное подкрепление!
— Что… или кого ты имеешь в виду?
— Нину Артемьевну и Виктора Валерьяновича! — Маша взяла в руки «Книгу отзывов» и потрясла ею в воздухе. — Отныне этот том будет разделен на две части: Липнин заставит прозвучать «Книгу жалоб», а мы — «Книгу восхищений». Нина Артемьевна и Зеленцов придут и произнесут вслух все, что они здесь написали. Зеленцов даже сказал, что его запись будет лишь конспектом будущей речи. В его жилах играет моя кровь! Это надежней, чем совесть Бабкиной из управления.
Я сорвал с головы белую шапочку:
— Вы меня опозорите!
— Нет, Семен Павлович, а все-таки правда есть. «А все-таки она вертится!» Как сказал Галилео Галилей. — Маша обратилась ко мне: — И не пытайтесь разрушить наш замысел: Нина Артемьевна и Зеленцов все равно придут.
— У них самих есть потребность… и очень сильная… — начал Паша.
— Мой муж хочет сказать, что о спасителе должны говорить спасенные.
Я терпеть не мог, когда меня называли спасителем, исцелителем. И попросил:
— Может быть, вы отмените это. В запасе еще неделя! Зачем мне телохранители? Отмените, пожалуйста.
— Ни в коем случае! — вскричала Маша. — Мы вас на съедение Бабкиной, Липнину и сестре Алевтине не отдадим!
— Познакомьтесь, Евгения Никифоровна. Это — заведующий хирургическим отделением. — Липнин представил меня Бабкиной так, будто между нами ничего не произошло. — А это старшая сестра Алевтина Петровна.
Главный врач несколько раз порывался уступить Бабкиной свое кресло, но она осталась на том первом попавшемся стуле, на котором уже сидела. Оглядела меня, как человека, о котором наслышалась… В ее взгляде не было твердых намерений и предвзятости. Полное, чуть одутловатое лицо сердечницы было ненарочито благожелательным.
Острили, что Бабкина не смогла выйти замуж, потому что наедине оставалась только со своей совестью. Почему иные с таким вожделением насмехаются над высокими чувствами? «Высокопарно!» — иронизируют они. Высоко парить? Разве это так плохо?…
— Вам, Евгения Никифоровна, первое слово! — сказал Липнин и снял свои массивные очки, чтобы было видно, как он внимает каждой фразе.
— Смерть на операционном столе от тимико-лимфатического состояния, которое никто предвидеть не может, придется охарактеризовать как несчастный… или, точней сказать, трагический случай, — начала Бабкина. — Но важно выяснить, нет ли предпосылок для других подобных же случаев. Понять, какая в хирургическом отделении атмосфера.
— Тогда, если позволите, мы для начала послушаем старшую сестру отделения, — предложил Липнин. — Бывшую фронтовичку!
— Я не была на фронте, — возразила сестра Алевтина. — Работала в госпитале… но здесь, в городе.
— Ну, это все равно! — по-отечески оценив ее неразумную скромность, воскликнул Семен Павлович.
— Нет, это не все равно, — опять возразила она.
— Нам важно услышать не о той поре, — с нажимом произнес Семен Павлович, — а о поре нынешней: о вашем отделении, о вашем заведующем.
Сестра Алевтина долго молчала.
— Ну, ну… — как добрая учительница, подтолкнула ее Евгения Никифоровна.
— В отделении случаются непорядки, — с педантичной жесткостью сообщила сестра Алевтина.
— А конкретно? — все тем же голосом доброй учительницы вызывала ее на откровенность Бабкина.
— Ну, то, что бывает во всех отделениях.
— А что бывает, на ваш взгляд, плохого… во всех отделениях?
— Это известно.
— Мне кажется, вы хотели что-то сказать о руководстве отделения, — не выдержал Семен Павлович. — В частности, о заведующем.
Сестра Алевтина молчала.
— Ну, ну… — подбодрила ее Бабкина.
— Такие хирурги были у нас в госпитале. Как он… Я с ними ссорилась, а теперь вспоминаю.
Было ясно, что на этом свидетельские показания сестры Алевтины закончены. Она выпрямилась, как бы поставив точку.
Я поймал ее глаза, чтобы показать, что тронут… что благодарен. Но сестра Алевтина не пожелала заметить этого. Губы исчезли с ее лица: она продолжала за многое осуждать меня.
Потом вспомнила что-то и, не глядя в мою сторону, сообщила неизвестно кому:
— Звонил Виктор Валерьянович. У него поднялась температура.
— После операции, — пояснил Семен Павлович.
— Поднялась до тридцати семи и пяти, — в ответ на это сочла нужным уточнить сестра Алевтина. — Просил извиниться.
— За что? — спросил Липнин. Она спрятала губы.
«Мне кажется, они у нас были здоровыми, а потом заболели», — вспомнил я Машину фразу. И мысленно добавил уже от себя: «Все очень просто: из нас двоих он выбрал Семена Павловича».
В дверь постучали.
— Кто там? — раздраженно изумился Липнин. Дверь открылась. На пороге стоял Коля.
— А сюда дети до шестнадцати лет не допускаются, — с желчной ласковостью проговорил Семен Павлович.
Коля все же вошел и прижался к стене. Он сразу понял, что Бабкина самая главная, и обратился к ней:
— Владимир Егорович спас мою маму. Она уехала в санаторий.
— И она… тоже? — бесстрастно удивилась сестра Алевтина.
— Я просил немного обождать. Но она у меня непослушная… — Коля вздохнул. — Я скажу за нее…
— Вместо нее? — уточнила сестра Алевтина. И спрятала губы: она же знала, что красавицам верить нельзя.
— Да… вместо… — подтвердил Коля.
— Странно все это! — Семен Павлович резко вскинул и опустил плечи.
— Ну почему же? — возразила Бабкина. — Пусть мальчик скажет…