«О'кей!»

– Наш дорогой наследник с английским языком совсем не в ладах? – спросил адвокат.

– Мой жених абсолютно все понимает. Но разговорный, увы, не постиг, – уточнила Рива.

Зяма закивал и заулыбался. Адвокат же вновь воскликнул «О’кей», будто знание родного ему языка как бы «наполовину» было явлением положительным.

– Мы замыслили скрепить свой брак в стране, где жила двоюродная бабушка моего жениха и тетя его мамы.

Рива уже не просто хватала, но и захватывала. Зяма опять закивал. Адвокат воскликнул «О’кей!»

– Я сказала им, что ты любил свою бабушку. И выражал эти чувства в письмах, – перевела Рива Зяме. – Что ты желал не наследства, а долгих лет ее жизни.

Зяма вздохул.

Кроме своей некрасивости, Рива обладала и другими достоинствами. Проистекавшими из достоинства основного… Ее, например, можно было без малейшего риска оставлять с мужчиной наедине. Она и попросила поселить их с Зямой в одном гостиничном номере. Хоть и в разных его комнатах.

– Нам необходима близость… Душевная! – пояснила она адвокату.

– О’кей! – понимающе согласился он.

– Так разумнее, – сказала Рива наследнику. – Вдруг тебе позвонят – и станут изъясняться на языке, которого ты не знаешь!

Наследник не возражал. Мама обучила его покорности.

Соблазнять Зяму Рива, конечно, и не пыталась… Она хранила свою, несколько затянувшуюся, девственную нетронутость для первой супружеской ночи… о которой Зяма еще не догадывался. Свою же мужскую нетронутость ему хранить было не к чему, ибо связи у Зямы случались. Связывала и развязывала Берта Ароновна.

– Пригласи девушку в кино, – предписывала она. – А потом проводи домой… Пусть покормит тебя! Так как будет уже поздно, можешь остаться. Не навсегда, конечно… а до утра! – То была полушутка. – Только не вздумай увидеть в ней будущую жену!

По поводу Ривы Зяма подобных указаний не получал. Мамино предписание было иным:

– Ничего сам не делай! Во всем доверяйся ей… Иначе ты сможешь не то сказать или не то – тьфу-тьфу-тьфу – подмахнуть на бумаге. Она все с ходу хватает!

Воспитанный в послушании, Зяма сам ничего и не предпринимал. Характер и воля от бездействия по-прежнему дистрофировались. И как ни поразительно, ему это все более нравилось: он был освобожден от решений, поступков…

Рива же, наоборот, скопив, подобно Зяминой бабушке, несметный запас женской энергии, перерабатывала ее в энергию изощренной находчивости. При этом любому поступку своему она находила достойное объяснение: разве такому неумехе, как Зяма, хоть с кем-нибудь будет удобнее, чем со мной? Нет, не о себе она, конечно, пеклась, а о Зямином благоденствии. И дарила ему себя. Правда, за три с половиной миллиона. Но есть ли цена у семейного счастья с той, которая способна все хватать на лету!

На следующий день утром в гостиницу нагрянули адвокат и корреспондент вечерней газеты, делавший вид, что интервью с Зямой – это звездный час его журналистской карьеры. Почтение, разумеется, было обращено к неожиданному обладателю миллионов, хотя могло показаться, что к Зяме из Тель-Авива.

Закулисным исполнителем Ривиных планов был тетин и бабушкин адвокат. Еще в аэропорту Рива шепнула ему заветную фразу… На разных языках та фраза звучала, безусловно, по-разному, но смысл ее воспринимался везде одинаково: «Я в долгу не останусь». Расплачиваться Рива могла только купюрами.

– Что вы предпочитаете: вопросы-ответы или свободный, раскованный диалог? – спросил журналист.

– Мы – за свободу! – ответила Рива. Похоже, она вновь изготовилась что-то схватить. – И не включайте свой записывающий аппарат: он столкнет моего жениха с мысли. Зяма еще не привык давать интервью. Записывайте, пожалуйста, сами.

Она взмахнула рукой, как дирижерской палочкой, – и Зяма заговорил. Текст, сочиненный Ривой, он заранее вызубрил в гостиничном номере и потому произносил его хоть и вяло, но гладко.

– Я никогда не видел свою бабушку, но очень ее любил, – сказал Зяма.

– Я счастлив, что нахожусь здесь со своей невестой, – перевела Рива. Зардевшись и разведя руки в стороны, Рива показала, что ей не очень удобно переводить такие признания, но что переводчица не имеет права на редактуру.

– В каждом письме я желал бабушке счастья и долгой-предолгой жизни. Я представить не мог, что она нас так скоро покинет, – сказал Зяма.

– Преклоняться перед двоюродной бабушкой меня научила невеста, – перевела Рива. – И я хочу, чтобы в наследство вступили мы оба.

– То есть вы становитесь миллионерами оба, как бы в обнимку? – Предвидя сенсацию, переспросил корреспондент.

– То есть вы не представляли, что так скоро потеряете единственную двоюродную бабушку? – перевела Зяме Рива.

– Я совсем этого не предвидел… Ну никак… – сказал Зяма.

– Да, выходит, что миллионерами сделаемся мы оба. Как только станем супругами. – перевела Рива.

Перевод был несколько длиннее Зяминой фразы. Рива налету схватила это несовпадение – и тут же его разъяснила:

– Одну и ту же мысль английский и иврит выражают по-разному: иврит, увы, многословнее.

Это не соответствовало действительности, но и все остальное тоже не соответствовало.

Поскольку грядущее коллективное вхождение в наследство выглядело неожиданностью, журналист щелкнул фотоаппаратом и запечатлел миллионера Зяму с распахнутым ртом: он возвещал о своем решении.

– О’кей! – поддержал адвокат.

Он хотел одобряюще хлопнуть журналиста по плечу, но тот пригнулся, изготовившись к следящей съемке, – и удар пришелся по шее. Оба принялись хохотать неизвестно по какому поводу, но так долго и громогласно, как умеют только американцы.

Наконец, Рива привычно, по-дирижерски взмахнула рукой.

– Я хочу, чтобы мама прочитала в газете, как все это было, – сказал Зяма.

– Я хочу, чтобы мама узнала из газеты, что я исполнил ее волю по отношению к моей невесте, – перевела Рива.

Корреспондент снова щелкнул – и рядом с миллионером запечатлелась будущая миллионерша.

Адвокат воскликнул «О’кей!». Он свято был убежден: все, что произносилось Ривой на английском языке, полностью соответствовало тому, что Зяма говорил на иврите. Адвокат слыл многоопытным, но он, как и Берта Ароновна, полагал, что авантюризм в подобных делах – это оружие красоток и соблазнительниц. И что роковые для мужчин действия совершают лишь женщины роковые. К коим Рива, по его убеждению, принадлежать не могла.

Меж тем Рива разведала, что таинственный Парагвай, известный нарушением всяких свобод, свободно, как никто, относится к заключению брачных союзов. Даже разрешает скреплять их «по почте». И лететь-то туда не надо! Говорят, «язык до Киева доведет». Английский же язык довел Риву до Парагвая. Переводя Зяму, она «с его слов» уведомила адвоката, что оба они возмечтали максимально ускорить свой брак. Чтобы затем достойно отметить его под сенью демократической статуи, вблизи которой жила и сотворила свое благодеяние двоюродная бабушка…

Зяма кивал, улыбался и все необходимое подписал.

Действительно, Парагвай, с готовностью помогавший прятаться немецким преступникам, с готовностью помог состояться и еврейскому браку.

Адвокат со своей супругой преподнесли молодоженам все законно оформленные документы, а также, как и в аэропорту имени Кеннеди, два необъятных букета.

Вручая Зяме цветы, супруга адвоката в очередной раз ослепила его белозубием, не оставлявшим на лице места ни для чего другого.

Сам же адвокат, протягивая цветы Риве, воскликнул:

– О’кей!

А нотариус был без цветов, но за то со штампами и печатями.

[1] [2] [3]