ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ (1)

Широкие массы новых эмигрантов, хоть их вообще трудно еще пока назвать верующими, тоже тяготеют к исполнению православных обрядов. Обитатели «Малой Одессы» на Брайтон-бич перед Пасхой отправляются в русские церкви освящать куличи. В России это можно было бы объяснить мимикрией, а чем объяснишь здесь?

Чем объяснишь совершенно поразительную советскую культурную ностальгию, на которой предприимчивые антрепренеры делают здесь неплохие деньги? Когда-то в Союзе за американскими фильмами гонялись — здесь гоняются за советскими. В телевизионном репортаже о жизни эмигрантов однажды показали компанию пожилых евреев, просматривающую на домашней видеомашине старый фильм военной поры и вытирающую глаза при звуках песенки «На позицию девушка провожала бойца».

В Москве это явление, очевидно, подвергается изучению и из него делаются соответствующие выводы. Иначе как объяснишь то, что в, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Чикаго, Филадельфии то и дело через эмигрантские развлекательные агентства устраивают просмотры самых новых фильмов, на которых выступают подчас даже и участники, «звезды Восточного блока». Похоже на то, что прокат новых фильмов в американской эмигрантской аудитории стал предшествовать московским премьерам.

Года два назад в эмигрантской печати поднялась было кампания против концерта советской эстрады. На мачту был поднят могучий лозунг: «Не будем голосовать нашими долларами за советский коммунизм!» Группы активистов пикетировали концертные залы, обижали публику, идущую на концерт. Публика между тем жаждала увидеть своих прежних кумиров, даже и пошлейшего «патриотического» певца Кобзона. К коммунизму, очевидно, это не имело никакого отношения.

Сейчас уже никому и в голову не приходит бойкотировать советских эстрадников. Сладкоголосый певец с внешностью типичного охотнорядца вызывает массовые всхлипывания бывших одесситов, киевлян и минчан песенкой о влюбленных лебедях. Евтушенко с присущей ему дерзновенностью читает в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе свои дерзновенности двадцатидвухлетней давности, показывает трехчасовой фильм о своем потревоженном детстве, и наши новые племена принимают его с восторгом и даже в ответ на критические отзывы в газете раздражаются письмами — не замай! Однако даже евтушенковские сантименты вряд ли имеют отношение к коммунизму.

Наиболее красноречивый показатель «русского патриотизма» этих новых — это, конечно, гастрономия. Например, тоска о твороге. Долгое время в эмиграции стоял сущий стон — где достать наш, настоящий русский творог, такой, как с Центрального рынка? Десятки всевозможных сортов американского творога в переполненных продуктами супермаркетах не удовлетворяли патриотов. Какая-то хозяйка натолкнулась на решение. Стали покупать некоторый вид йогурта, ставить его на малый огонь, и получался настоящий творог. Спустя некоторое время эмигрантские торговцы наладили массовое производство «настоящего творога».

А уж что говорить о колбасах, как мягких — ну прямо как настоящая «докторская» в лучшие годы! — так и среднего, и твердого копчений. Все эти «качества и количества», подвергшиеся столь сильной коррозии в пору «зрелого социализма», расцвели новым цветом в многочисленных русских лавках по всей Америке. В поисках настоящих, то есть русских, грибков торговцы бороздят пространства Нового Света, вступая в коллаборацию и с канадцами, и с поляками. Решена проблема и «вишни в шоколаде», и «зефира», не говоря уже о рыбных копченостях. Из страны победившего социализма вожделенно завозится все, что там еще осталось вкусненького, — консервы осетра и судака, балтийские кильки…

Говорят, что гастрономическая ностальгия связана с самой сутью этого явления, с неуловимыми изменениями биохимического состава, вызванными переменой среды обитания. Так или иначе, но похоже на то, что многим новым американцам — или, если угодно, новым русским — возможность удовлетворять эту ностальгию благодаря безудержности капиталистического рынка кажется событием более важным, чем возможность отправлять иудаистские ритуалы.

Дело, конечно, не только в биохимии, ибо эстетические порывы к игре молекул все-таки не отнесешь. Посмотрите на названия всех этих новых ресторанов, открытых прибывшими в Америку русскими евреями. Никаких там «Эльдорадо» или «Лоунли стар», одни только свои, родные — «Садко», «Метрополь», «Националь», «Руслан», «Калинка»… А оркестры там играют, а девицы там поют — ну просто сочинский Госконцерт! А уж дерутся там к утру по-настоящему, по-русски — с размахом, с хрустом, «раззудись, плечо, размахнись, рука»!

Как известно, можно и клопа двумя пальцами растереть с блаженным вздохом — коньячком потягивает! Русский патриотизм еврейских эмигрантов из Советского Союза можно подвести под двоякое, троякое, многоякое толкование. С одной стороны, можно выразить вполне понятную печаль по поводу ассимиляции евреев, по поводу утраты связей с древней культурой и религией, однако, с другой стороны, нельзя не увидеть в этом свидетельства того, как удивительно могут сблизиться народы, несмотря на предрассудки и провокации. Русские и евреи прошли вместе и ГУЛАГ, и великую войну, вместе они построили свой тошнотворный социализм и вместе содрогнулись от содеянного.

Открыв газету «Новое русское слово», можно увидеть бок о бок последние приветы такого рода.

«Союз старшин Кубанского казачьего войска и чины бронепоезда „Георгий Победоносец“ с глубоким прискорбием извещают о том, что… числа Волею Божьей скончался на 95 году жизни хорунжий Егоров…»

«… числа ушла от нас после продолжительной болезни Цилечка Ниппельштром. Она была человеком большой души. Родственники в Чикаго, Хайфе и Одессе…»

Можно, конечно, ухмыльнуться и сказать — вот, мол, ирония судьбы, гримасы истории, а можно и просто помолиться за две отлетевшие души.

Сталкиваясь с явлением этого на первый взгляд странного патриотизма, можно сказать, что евреи все-таки бежали не от русских, а от коммунизма. Не было бы коммунизма в России, сейчас, в отличие от времен погромов, не было бы и бегства; были бы просто переезды.

Русское лето в Новой Англии

В разгар лета в Вашингтоне температура стабильно подкатывает под сотню, то есть около сорока по Цельсию.

Столичный люд ныряет из кондиционированных автомобилей в кондиционированные офисы и обратно. У университетских людей, к каковым и я отношусь, все-таки есть преимущество — неоспоримые летние каникулы. Семинар мой закончился в середине июля, и мы стали быстро готовиться к бегству. Куда же? Возникла идея — в Вермонт!

Почему же именно в Вермонт? Разве нет других прохладных штатов? Тот же Мэн, например, с его бухтами, островками и знаменитыми омарами? Та же Аляска, от которой и до родного Магадана рукой подать? Идея Вермонта, однако, преобладала и в наших собственных размышлениях, и в разговорах с русскими знакомыми. Выяснились любопытные совпадения. Не только нас потянуло в Вермонт, многие и другие братья писатели туда отправились. Саша Соколов вообще уже два года живет в этом штате, Солженицын с семейством еще дольше. Вот и Валерий Челидзе, по слухам, купил там где-то землицы, ферму зачинает человек, и Нина Берберова уж которое лето проводит в Вермонте, и Леонид Ржевский, и вот еще такие имена все время всплывали в вермонтских разговорах — Юз Алешковский, Анатолий Вишневский, Михайло Михайлов, Иван Елагин, Игорь Чинов, Ефим Эткинд, Симон Карпинский, Виктор Некрасов, Наум Коржавин, Анатолий Антохин, Виктор Соколов (не путать с однофамильцем, вышеупомянутым Сашей), совсем уж неожиданный молодой московский поэт Бахыт Кенжеев (а я не знал, что он уже год как на Западе), Михаил Моргулис, Лев Лосев, Игорь Ефимов… Эге, да это уже получается что-то вроде подмосковного писательского кибуца Переделкино, хотя, конечно, без литфондовской столовой и без циркулирующих по аллеям классиков соцреализма Феликса Кузнецова, Николая Грибачева, Сергея Залыгина.
[1] [2] [3] [4]