II

II

Все салоны летящего зрительного зала были погружены в темноту. На четырех экранах майор КГБ Васильков под видом грязных советских дел совершал благородные антисоветские. Пассажиры из «третьего мира» проявляли к сюжету позорное равнодушие, т. е. спали. Впереди огородниковского кресла посапывала большущая, платье в горошек, мама Мексика. Она основательно выпирала из оплаченного пространства. Не очень-то засунешь под нее длинные обезвоженные н. к. Хотел было уже забросить ножищи вбок на два пустых, как вдруг увидел в крайнем кресле незнакомого пассажира молодых лет. До чрезвычайности приятный негр, имея над собой включенным личный источник света (прошу прощения за безобразный англицизм, но как иначе скажешь об этом), почитывал какой-то журнальчик, вернее, даже не журнальчик, а пачку плотной коричневой бумаги. Как-то весьма гармонично во всем его облике доминировали разные оттенки коричневого. Прежде всего кожа цвета благородного дореволюционного шоколада, потом, конечно, костюм и галстук. Смешно называть, в самом деле, такого человека негром, если у него нет никаких признаков черного. Давайте уж, господа, называть наконец-то вещи своими именами, пусть черное будет черным, а коричневое коричневым.

– Добрый вечер или утро, или уж не знаю, как сказать, – сказал сосед.

Какая, в самом деле, приятная человеческая улыбка – ноль наглости!

– Хау ду ю ду, – сказал Огородников и почему-то представился: – Максим Огородников, русский фотограф.

Пожатие длинной и прохладной коричневой руки взволновало русского фотографа, он даже немного устыдился – уж не гомосексуальное ли чувство?

– Чокомэн, – назвался сосед и улыбнулся, как бы даже вспыхнул чудной улыбкой. – Это, конечно, от шоколада, Максим!

– Хорошее, ей-ей, имя! – с нарастающим чувством приязни и тепла сказал Огородников. – А вы?… Тоже фотограф?

– Начинающий, – сказал Чокомэн. – А ваше имя мне хорошо знакомо из международных источников.

– Неужели?! – воскликнул Огородников.

– Неудивительно, – сказал Чокомэн. – Вы большой мастер. Даже не думал, что когда-нибудь вот так, запросто с вами…

– Да что вы! – взмахнул руками Огородников. – Это для меня большая!… Что вы читаете, Чоко?

– Тут кое-что из истории фотографии, – сказал начинающий артист. – Есть любопытное. Хотите посмотреть? – И он протянул Максиму один из своих листков, плотный и мягкий, с бахромчатыми краями.

Содержание увлекло нашего героя, и он, сказать по чести, забыл все проблемы и болячки и не заметил, как над Атлантикой заиграла перстами лазурная Эос, а вскоре и Аполлон выкатил огненную колесницу. Оно гласило:

…во времена проповеди Спасителя в сирийском городе Едессе правил Авгарь. Он был поражен по всему телу проказой. Слух о великих чудесах, творимых Господом, распространился по Сирии и дошел до Авгаря. Не видя спасителя, Авгарь уверовал в него как в сына Божия и написал письмо с просьбой прийти и исцелить его. С этим письмом он послал в Палестину своего живописца Ананию, поручив ему написать изображение Божественного Учителя. Анания пришел в Иерусалим и увидел Господа, окруженного народом. Он не мог подойти к нему из-за большого стечения людей, слушавших проповедь Спасителя. Тогда он стал на высоком камне и попытался издали написать образ Господа Иисуса Христа, но это ему никак не удавалось. Спаситель Сам подозвал его, назвал по имени и передал для Авгаря краткое письмо, в котором, ублажив веру правителя, обещал прислать Своего ученика для исцеления от проказы и наставления ко спасению. Потом Господь попросил принести воду и убрус, т. е. холст, полотенце. Он умыл лицо и приложил к нему убрус, и на нем отпечатлелся Его Божественный Лик.

Убрус и письмо Спасителя Анания принес в Едессу. С благоговением принял Авгарь святыню и получил исцеление. Лишь малая часть следов страшной болезни оставалась на его лице до прихода обещанного Господом ученика. Им был апостол от 70-ти святой Фаддей, который проповедовал Евангелие и крестил уверовавшего Авгаря и всех жителей Едессы. Написав на Нерукотворном Образе слова «Христе Боже, всякий, уповая на тебя, не постыдится», Авгарь украсил его и установил в нише над городскими воротами. Много лет жители хранили благочестивый обычай поклоняться Нерукотворному Образу, когда проходили через ворота. Но один из правнуков Авгаря, правивший Едессой, впал в идолопоклонство. Он решил снять образ с городской стены. Господь повелел в видении Едесскому епископу скрыть Его изображение. Епископ, придя ночью со своим клиром, зажег перед ним лампаду и заложил глиняной доской и кирпичами. Прошло много лет, и жители забыли о святыне. Но вот, когда в 545 году персидский царь Хозрей I осадил Едессу и положение города казалось безнадежным, епископу Евлалию явилась Пресвятая Богородица и повелела достать из замурованной ниши Образ, который спасет город от неприятеля. Разобрав нишу, епископ обрел Нерукотворный Образ: перед ним горела лампада, а на глиняной доске, закрывшей нишу, было подобное же изображение…

После совершения крестного хода с Нерукотворным Образом по стенам города персидское войско отступило. В 630 году Едессой овладели арабы, но они не препятствовали поклонению Нерукотворному Образу, слава о котором распространилась по всему Востоку. В 944 году император Константин Багрянородный пожелал перенести Образ в тогдашнюю столицу Правосла вия и выкупил его у эмира – правителя города. С великими почестями Нерукотворный Образ Спасителя и то письмо, которое он написал Авгарию, были перенесены духовенством в Константинополь. 16 августа Образ Спасителя был поставлен в Фаросской церкви Пресвятой Богородицы.

О последующей судьбе Нерукотворного Образа существует несколько преданий. По одному – его похитили крестоносцы, но корабль, на который была взята святыня, потонул в Мраморном море. По другим преданиям – Нерукотворный Образ был передан около 1362 года в Геную, где и хранится в монастыре апостола Варфоломея.

Известно, что Нерукотворный Образ неоднократно давал с себя точные отпечатки. Один из них, так называемый «на керамии», отпечатался, когда Анания прятал образ у стены на пути в Едессу. Другой, отпечатавшись на плаще, попал в Грузию. Возможно, что разность преданий о первоначальном Нерукотворном Образе основывается на существовании нескольких точных отпечатков…

Огородников оторвался от своего текста, когда самолет уже катился по аэродрому в Копенгагене. Здесь у него была пересадка на Москву. Мистер Чокомэн! Приятного шоколадного спутника поблизости не было. Мама Мексика и прочий «третий мир» с сумками и пакетами «дьюти фри» плотно стояли в проходах. Продвигаясь в толпе, Огородников начал потеть. Оказалось, что в организме еще достаточно влаги для того, чтобы и самому вымокнуть до нитки, и окружающих запятнать до всеобщего возмущения и презрения. Хорошо еще, что произошло это в Дании, а не за «железным занавесом», где стоял в ту пору стеклянный тридцатиградусный мороз. Он несколько раз еще воскликнул: «Мистер Чокомэн!», но тот пропал без следа. Раньше вышел, что ли? Шутка не прошла. Волочась в отяжелевших мокрых одеждах к стойке регистрации на Москву, Огородников с тоской смотрел на проплывающие за стеклянной стеной эфемериды Запада. Увидимся ли еще? Второй раз их не обманешь. Он вспомнил, что все еще несет в руке коричневатый папирус, на чтение которого ушло по крайней мере часа три. Пошевелил пальцами и ничего не обнаружил. Смыло.



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.