IV

IV

Из окна номера в отеле «Билтмор», угол 42-й и Мэдисон-авеню, небо представало только лишь в виде продолговатой геометрической фигуры, похожей на государство Израиль. Эта фигура всякий раз появлялась у Огородникова в глазах, когда он отваливался от мисс Янг после очередной неудачной попытки. Он бесился: такого уже давно не случалось! В свои «прекрасные сорок два» он действовал безотказно и в любом режиме, иные дамы даже жаловались на усталость в его присутствии. Впрочем, он всегда полагал эти жалобы сущим притворством. Не понимаю, что со мной сегодня… бормотал он, покрываясь потом, поскрипывая зубами от безнадеги, и переводил свое недоумение на язык партнерши – what's the matter with me?

– Oh, poor thing, – шептала Марджори, гладя его по мокрому затылку. – Come on, hold on and try again…

Темные углы небоскребов. Восхитительной темнейшей синевы фигура Израиля с отторгнутым Синаем. На Марджи бочку уж никак не покатишь. Девочка испробовала все известные в интеллектуальных кругах вспомогательные мероприятия. Сейчас она лежала тихо, подложив руку под затылок, вытянувшись своим длинным и гладким телом, изнывающим от этой маеты. Вот так русские, думала она, какая странная неожиданность, вот так коммунизм, вот так ракеты среднего радиуса действия…

Надо сказать, что в наше время весьма редкие, но все-таки имеющие место половые сношения между представителями двух супердержав не обходятся без полусознательных или подсознательных военно-политических сопоставлений. У Огородникова тоже какая-то фиговина прокручивалась сквозь тошнотворную дрему: бросаю тень на тысячелетнюю историю… семь десятилетий рабства… Опять на ни в чем не повинный коммунизм катилась бочка.

Однако, что же, думала мисс Янг, не уходить же Среди ночи. Заснуть невозможно, он все время лезет. Может быть, попросить его рукой или чем-нибудь, что у него в порядке?

В это время у нее возле уха деликатно прокурлыкал телефон. Гады какие, даже ночью не дают покоя, проворчал Огородников и поймал себя на лукавстве. Спишу, мол, неудачу на ночные звонки. Только-де, настроился, а тут – гады звонят! Не дают с девочкой позаниматься, одна политика у всех в голове! Гады, вообще-то, такие! Он повернулся на бок и протянул руку через Марджи. Грудь и живот стали снова ощущать тепло сопостельницы. Показалось даже, что дурачок шевельнулся. Включил лампочку, снял трубку.

– Мистер Огородников?

По тому, как правильно была произнесена фамилия, можно было понять, что спрашивает русский.

– Кто звонит в такой час? – прорычал Ого. Происходило нечто чудесное. Спящий богатырь вдруг воспрял, как в лучших своих походах. В изумленных глазах Марджори как будто колокола раскачивались.

– Макс, это ты? – спросил немолодой хрипловатый голос.

– Да, это я! – Он встал на колени меж ее поднятых ног и вступил со своим любовным тараном, имея телефонную трубку прижатой щекой к плечу.

– Чем ты там занимаешься? Уж не гребешься ли? – Кто-то коротко, деревянно хохотнул и вроде бы отхлебнул что-то, скорее всего скоч-он-зи-рокс, самое подходящее пойло посреди ночи. Не исключено, впрочем, что и утренний кофе отхлебывал звонящий. Расстояние, очевидно, было огромным, в трубке слышался резонанс, типичный для разговоров через космический сателлит. Вдруг – дошло! Да ведь это же самый что ни есть родной его полубрат звонит, Октябрь Огородников, обозреватель газеты «Честное слово», лауреат Ленинской премии по журналистике, большевистский боевик в идеологической войне.

– Октябрь?!

– Декабрь!

Эта немудрящая шуточка была у них долгие годы вроде пароля.

– Откуда?

– От верблюда! Слушай, Максуха, я звоню тебе сейчас, потому что только вчера еще был там.

– Где? – не без простительной тупости спросил Ого.

– Дома! – рявкнул Октябрь.

– Понятно, – сказал Ого, хотя не сразу и сообразил, что под словом «дом» братишка имеет в виду СССР. Не сообразил он в тот момент и того, что Октябрь никогда не стал бы ему звонить за границей, не случись чего-то экстраординарного. Более всего озадачила Максима ситуация, при которой происходил этот телефонный разговор. Вот так получается ситуация. Он глядел сверху на блуждающую улыбку Марджи и ее разбросанные по подушке волосы. Ну и ситуация, в самом деле, так была развита мысль о ситуации. Ну и ситуация, вот так ситуация, какая, однако, получается ситуация, ситуэйшн… Диковатое слово «ситуэйшн» вызвало еще какое-то дополнительное, отчасти даже и излишнее движение полка. Мисс Янг закусила губку.

– Какие у тебя планы? – спросил Октябрь. Простите, любезный братец, что за неуместные вопросы.

Ах да, вы, наверное, тоже прослышали о «невозвращенстве»? Рилэкс, как сказала бы моя любимая Марджори, у нас есть дела поважнее. Марджори в этот момент сделала то, чего он страстно возжелал, – положила ему руки на бедра, на торчащие подвздошья и слегка сжала. О, грасиас, сеньорита!

– Завтра, – сказал он, – домой, – сказал он, – лечу, – сказал он.

– А зачем? – странновато прозвучал голос полубрата.

– Как зачем? Дел много накопилось. – Он нежно погладил ее грудки. – Скоро выставка будет…

– Там у тебя ничего больше не будет, – сказал Октябрь Петрович. – Понял меня? Ничего!

– О, грасиа, грасиа, грасиа, сеньор, – вдруг забормотала совсем не похожая на испанку золотистая мисс Янг.

Откуда, позвольте, выплыла эта испанщина, ведь я же не вслух благодарил, ведь про себя же…

– Что ты молчишь? – спросил Октябрь грозно.

– Слушаю тебя, – просипел он, почти уже на пределе.

– Я все сказал! – рявкнул Октябрь. – Теперь я тебя слушаю!

– Не знаю, что сказать. – Ого стал склоняться и трогать губами ее губы.

– Я вижу, ты там все-таки гребешься, – прорычал Октябрь. – Позвонить тебе завтра?

– Завтра… поздно… в Москву… Москву… – Ого бросил трубку на пол, обхватил плечи Марджори обеими руками и стал втираться в нее. С полу донесся далекий крик полубрата:

– Ты не должен возвращаться в Москву!