Глава 7
[1] [2]Глава 7
В субботу мы чуть не запороли свой катер. Случилось это в Лосиной протоке, километрах в пятидесяти к северу от Березани. Начальство, умные головы, послало нас в эту протоку забрать поисковую партию и подбросить ее до Мазиловки, что еще на двадцать километров ниже по течению. Никаких промеров протоки этой не делалось сроду, и разведка с воздуха не велась.
Значит, вошли мы в Лосиную протоку и углубились в нее километра на три. Тут видим, прет на нас сверху черная безобразная стена. Это был прошлогодний сплав, который осенью где-то затерло, а сейчас нечистая сила гнала его прямо на нас.
– Ахтунг! – заорал Мухин, высунулся из рубки и весь побелел.
Какой там «ахтунг!» Грохот стоял страшный, бревна вздыбились, корежило их, и неслась прямо на нас эта жуть.
Повернули мы назад, гоним на полных оборотах, а грохот сзади близится. Еле-еле успели выскочить в реку, в какой-то заливчик. Мухин там начал маневрировать, а мы с Сизым с баграми стали по бортам. Метрах в двадцати от нас проносился сплав.
Сильное течение гнало его в реку, и здесь он расходился веером.
Мухин все кричал свое «ахтунг, ахтунг», а мы с Сизым прыгали, как блохи, от борта к борту, с носа на корму и отталкивали баграми отдельные полешки в три обхвата. Часа два это продолжалось, не меньше. Потом протока очистилась. Взмокли мы с Сизым – будь здоров, и у Мухина тоже с бровей капало. К вечеру все же добрались до поисковой партии и тихо-мирно доставили ее в Мазиловку.
В Березани заночевал я на катере. Мухин звал к себе – у него комната в первом новом доме Березани, – да и у Сизого в общежитии нашлась бы коечка, но я решил на катере заночевать.
Чем мне здесь плохо? Вскипятил себе чайку, поел копченого тайменя, пряников, включил наш маленький батарейный приемник и завалился на рундук.
Музыка была симфоническая, очень сильная штука, я лежал и волновался. Был я один раз на лекции «Как понимать серьезную музыку». Лекторша была ученая тетка в очках и сером костюме.
Она говорила, что для понимания музыки надо знать «исторические истоки» и «расстановку общественных сил». Если не знаешь, как силы тогда были расставлены, музыку не поймешь. А потом заводить стала пластинки и объяснять: вот ручеек бежит, а это вот грозные силы природы… Не понял я тогда ту тетку. Никаких ручейков я не вижу, когда слышу музыку, и вообще никаких пейзажей. Волнуюсь только – и все, и сам не пойму, о чем.
Потом музыка кончилась, я приемник выключил, стал засыпать.
Катерок покачивался, и было мне хорошо, как будто в кубрике нашего эсминца, только немного одиноко. На эсминце мы спали в три яруса двадцать семь человек, а тут один лежишь, как бобер.
Не люблю я ночевать в одиночестве, почему-то мне надо, чтоб обязательно кто-нибудь рядом сопел.
Утром я почистился, побрился, сбегал на бранд-вахту за утюгом и отпарил свои штаны. Сегодня у меня выходной день, а вчера была получка. Направил я свои сапоги первым делом на почту – послать перевод Тамарке. Надо сказать, что семья моя живет материально неплохо. Семьдесят-восемьдесят рублей каждый месяц они с меня имеют плюс Тамаркин оклад. Пишет супруга, что почти уже набрала на телевизор.
На почте долго пришлось мне в этот день постоять: много народу переводы посылало. Потом зашел в клуб, в боксерскую секцию, поработал там немного с одним кочегаром. Кочегар крепко работал, лучше, чем я. Проиграл я ему по очкам. Но все же и я провел парочку-другую крепких крюков. Кочегар второразрядник, после этих крюков сильно меня зауважал.
– Мало тренируетесь, Югов, – сказал он мне. – Будете больше тренироваться, из вас толк выйдет.
– Толк выйдет, бестолочь останется, – конечно, засмеялись ребята.
Потом купил я себе конфет и стал крутиться по городку, не зная, что делать. День был хороший, на солнце даже тепло, и по площади да и по всем улицам народу шлялось видимо-невидимо. В промтоварном выкинули какие-то трикотажные кофточки, бабы там визжали, а милиционер пытался их в очередь организовать.
Издалека я посмотрел на наш вагончик. Он стоял на холмике, маленький такой, но красивый – недавно мы его с Валькой заново покрасили в голубой цвет, – а на крыше пучковая антенна. Может, навестить мне любящую пару? Нет уж, пусть они там милуются в полном одиночестве. Если бы ко мне Тамарка приехала, мы бы с ней небось тоже забились в угол, как суслики, и ни с кем бы нам не хотелось встречаться.
В тот день, когда Валька с Таней встретились, я их увидел вечером на шоссе. Ехали они вместе на тракторе «Беларусь», и физиономии у них были такие, как будто по теплому морю плывут.
Я был рад за Вальку. Похоже было на то, что теперь у них взаимоотношения наладятся.
Кто-то в бок меня толкнул. Знакомая компания собралась на рыбную ловлю и меня с собой звала. Ребята со мной разговаривали, а девчата хихикали в сторонке.
– А где же удочки-то ваши? – спросил я ребят.
– Зачем нам удочки? – смеются они. – Карасей у нас и так вон сколько. – И показывают сумки с бутылками.
Я вежливо отказался. Знаю я эти рыбалки – потом голова трещит четыре дня и свет тебе не мил, кажешься сам себе лепешкой дерьма.
Ребята махнули на меня рукой, а от девчат отделилась одна, ко мне подбежала. Гляжу, это Маша-крановщица.
– Сережа, почему вы не едете? – спросила она.
– А потому, что я свою рыбину уже поймал. А вы езжайте.
Ловите!
– Я ведь думала, что вы поедете, поэтому и согласилась.
– Ничего, ничего, – сказал я, – езжайте с ними. Может, поймаете щуку с руку.
Злость меня почему-то разобрала, а Маша смотрит на меня синими глазами, и лицо у нее круглое и румяное.
– Я думала, вы поедете. Разведем костер, песни попоем…
Раз вы не поедете, так и я останусь.
– А это зря, – говорю. – Собрались рыбу ловить, так и ловите.
– Я с вами хочу быть, – тихо говорит она и бледнеет.
– Я не рыбак, – говорю, – а там рыболовы знатные.
– Тогда я домой пойду, – прошептала она и пошла в сторону, сгорбилась, маленькая какая-то стала.
– Маша! – крикнул я, и она сразу выпрямилась, обернулась быстренько так, ладненькая такая девчонка.
– Что? – звонко так спрашивает.
– Если уж вы рыбу расхотели ловить, так можно сходить в кино.
– Ой, как хорошо! – ладошками захлопала.
– Только картина старая, – сказал я. – «Козленок за два гроша».
– Я не видела, – говорит. – Тяжелая?
– Пуд, – сказал я. – Пуд с довеском.
– Только я переоденусь. Я ведь в лес было собралась.
– Понятно. Рыбку собрались ловить.
– Да ладно вам! – смеется.
Веселая стала, радостная. Чего она во мне такое обнаружила?
Знает ведь, что семейный.
Проводил я ее до общежития, посидел на завалинке. На разные хиханьки да хаханьки внимания не обращал. Смотрю, выходит Маша – прямо красавица, модная особа. Пальто фиолетовое в талию, клипсы, бусы, брошка, туфли на «шпильках». Видно, все общежитие обобрала. А сама такая строгая, губки подмазала, только глазками зыркает. Девчата же из окон смотрят на нас, прыскают в ладошки.
Повел я ее, держу под руку. Прямо не верится, что недавно я с ней в кладовке у Мухина целовался. Хороша, конечно, Маша, получше моей Тамарки, но только Тамарка – это моя Тамарка, мы с ней по скольким городам кочевали и углы снимали и подвалы, пока приличную жилплощадь нам не дали в Пярну, и сколько мы с ней на первых порах помучились, такое разве забудешь?
Березанский клуб в церкви помещается. Красивая, видно, была когда-то церковь, осталась еще глазурь на куполах. Сейчас церковь малость обшаркана, зато оклеена вся снизу разными красочными плакатами. Тут тебе и кино, и драмсекция, и бокс, и вольная борьба, поднятие тяжестей, обязательно кружок кройки и шитья, а также лекции здесь читают. Раньше только богу тут молились, а сейчас вон сколько дел у молодежи. Все уже и забыли, что тут церковь была, только иногда, когда лента рвется, святые со стен проглядывают.
В кассе народу было – не протолкнуться. Какие-то умники пацаненка подсаживали, чтобы по головам прошел к окошечку.
Билеты я достал быстро, но с большим скрипом.
В общем сидим мы с Машей, смотрим английскую цветную кинокартину. Малый там какой-то с огромными мышцами, красивая девчонка, мальчик, козленок, старичок-часовщик. Так нормально смотрим, просвещаемся, только сзади два солдата немного мешают.
Толкают друг друга локтями и кричат:
– Ты! Ты!
Там, значит, мускулистый паренек и девчонка заходят в магазин для новобрачных и к коечке приглядываются двуспальной, сели на перину, подпрыгивают, и грусть у них в глазах.
Дороговата коечка, да и ставить ее некуда – нет у них ни кола ни двора. Вспомнил я, как мы с Тамаркой обстановку выбирали.
Тоже жались на деньгу, но жилплощадь у нас тогда уже была.
– Сережа, – шепнула мне Маша, – после того раза вы небось подумали, что я такая, да?
– Смотрите кино, Маша, – сказал я.
– Ты мой милый, ты мой хороший, – вдруг заревела она и сидит в платочек сморкается.
Прямо сердце у меня защемило.
– Я женатый, – сказал я. – И ребенка имею.
– Я знаю, – хлюпает она. – И все равно тебя люблю. Куда же мне деваться?
– Смотри кино, – говорю я. – После поговорим.
Там драка началась. Красивого этого малого избивает какой-то тип, похожий на гориллу. Ну подожди, и до тебя очередь дойдет, горилла!
– Ты! – завопил сзади солдат.
– Тише, пехота, – обернулся я, и солдат засмущался.
И вдруг от двери через весь зал кто-то как гаркнет:
– Югова на выход!
Я прямо подскочил, а Маша меня за руку схватила.
– Сергея Югова на выход!
– Что такое? Что такое? – лепечет Маша.
– Подожди меня тут, – сказал я и полез через ноги. Бегу по проходу и думаю: вдруг с дочкой что-нибудь, вдруг телеграмма?