Глава 2 (1)

Глава 2

Она вспомнила, как первый раз увидела его на баскетбольной площадке. Это были полушутливые двадцатиминутные матчи: осветители против актеров, потом осветители против «болельщиков». Олег играл за «болельщиков». У него был четкий, совершенно профессиональный дриблинг. Все поняли, что это уже не шуточки, что вдруг появился настоящий игрок, когда он побежал по площадке с мячом, не глядя на мяч, а только вперед.

Все сразу увидели его, голого по пояс, в странных, пестрых трусах, в нем не было ничего лишнего, совершенно законченная форма двигалась к щиту, эллинский юноша – только, может быть, плечи чуть широки – продукт естественного отбора плюс поливитамины и научная система развития организма. Таня именно тогда в первый раз его и увидела. Он прошел сквозь строй защитников, как нож сквозь масло, и вдруг поднялся в воздух, и долго летел, все летел к щиту, и снизу, двумя руками точно положил мяч в корзину – гениально сработали мышцы его спины, рук и ног. Потом он просто дурачился, делал страшные рожи, когда о Итак, она вспомнила о нем. Дальше она вспомнила о том нелепом дне, когда к ней пришел избитый Марвич, и как нежность хлынула на нее голубой прозрачной стеной высотой с дом. Дальше она вспомнила улицу Лабораториум, прошлую и нынешнюю, все кошачьи свадьбы, свидетелями которых они были, и толкотню голубей под сводами башни. Дальше она вспомнила свое детство у Патриарших прудов, потом чудеса своего успеха: девочка из восьмого класса мечтала стать кинозвездой и вдруг и впрямь стала ею. Все шло, как по писаному, какой ангел занимается ее судьбой?

Она сильно уставала в последнее время на съемках, пока не образовался просвет в графике, и вот сегодня последний день в известковом карьере, а завтра начинается целая неделя отдыха.

В этот вечер все молодые люди, претендующие на ее внимание, почтили ее своими посещениями.

Первым пришел Борис, физик. Пока она мылась, он сидел в кресле и пел арии из опер.

– «Ах, никогда я так не жаждал жизни», – пел он.

Давно пора ему было уехать, но он все торчал в этом городе, насмешливо беседовал с Таней о разных разностях, видимо ждал, когда она сама бросится ему на шею.

– Жду дождей, – говорил он.

Может быть, действительно он ждал только дождей и ничего больше.

Потом пришел Олег и завел с Борисом разговор об электронике, кибернетике, об атомной войне. Этот светский разговор поддержала и Таня.

– Мне нужен только бункер и запас питания. Я гений, – сказал Борис.

– А мне лишь бы выскочить на орбиту – оттуда я смогу плевать на это дело. Я сверхчеловек, – сказал Олег.

Посмеялись. Олег не видел в Борисе достойного соперника.

Потом вдруг появился автор.

– Знаете, – сказал он, – получил совершенно отчаянное письмо от этого Марвича. Странный какой-то тип. Ведь мы с ним не знакомы, перекинулись буквально тремя словами, а он весь обнажается, раскрывается, черт знает что – пьяный, наверное, был. Вот будет писатель, поверьте мне.

– Все вы, писатели, тряпки, работаете на комплексах неполноценности, – усмехнулся Олег.

– Очень низкий уровень интеллекта у писателей, – сказал Борис. – Проверяли в Америке тестами. Жуткое дело.

– Что касается Марвича, – добавил Олег, – то он хотя и крепкий парень, но все равно тряпка.

– О, господи, надоела мне ваша трепотня, – вдруг сказала Таня, встала и отошла к окну.

А были уже сумерки. Она стояла у окна и смотрела вниз на площадь, где горели люминесцентные фонарики и по брусчатке брела маленькая согбенная фигурка со стулом под мышкой. Таня подумала об Олеге и о Марвиче, и о том человеке там, внизу, кто он такой?

В комнате молчали, почему-то после Таниных слов воцарилось молчание, потом вдруг автор произнес несколько слов.

– Вы знаете, Таня, я тут пораскинул умишком и сообразил, что влюблен в вас.

– С чем вас и поздравляю! – засмеялась Таня, и все снова стало по своим местам.

– Что будем делать? – спросила она.

– Что бы мы ни говорили, все равно окажемся внизу, – сказал Борис.

– Жалко, нет Мишки, он бы что-нибудь придумал, – сказал Олег.

– Проще всего сразу пойти вниз, – сказал автор.

– Надоело ходить вниз, – сказала Таня. – Хоть бы наверху устроили какой-нибудь буфет, а то все вниз и вниз.

– Наверное, Кянукук уже там дожидается, – сказал Олег. – Посмеемся. Очередная информация о Лилиан. Посмеемся хоть вволю.

– Что будет, если Кянукук вдруг откажется нас потешать? – сказала Таня. – Ведь вы же все сухари моченые.

– Верно, – сказал Борис, – моченые в спирте.

– Странный какой-то парень, этот Кянукук, – сказал автор.

– Все у тебя странные, – сказал Олег. – обыкновенный дурачок. Да, друзья, вы слышали о Марио Чинечетти?

– Нет, не слышали. Что это такое? – спросил Борис.

– Вот чудаки, ходите тут и не знаете, что в городе сенсация. Приехал Марио Чинечетти, джазовый певец, матрос с чайного клипера, эмигрант, репатриант, итальянец, англичанин, друг Луи Армстронга, художник-абстракционист, победитель конкурса красоты в Генуе и все такое прочее. С сегодняшнего вечера начинает петь у нас внизу. Весь город охвачен волнением, все эти северные девушки в растерянности, за вчерашний вечер он уже успел охмурить трех, выпить весь запас шампанского в буфете, разбить телефонный аппарат, побывать в милиции и выиграл в кости рэ у Кянукука.

– Все? – спросила Таня. – Ничего не забыл? Все перечислил, все, о чем сам мечтаешь?

Олег посмотрел на нее, сузив глаза. Когда же это кончится?

Когда же, наконец, вся его сила обрушится на нее, подавляя ее гордость, иронию, и все ее жалкие воспоминания, и всю ее болтовню? Так, чтобы она замолчала, замолчала надолго, чтобы стала такой, какой ей надлежит быть, чтобы помалкивала и была жалкой, какими все они были с ним. Когда же? «Скоро», – решил он.

В это время зазвонил телефон. Таня сняла трубку.

– Таня, привет! Это Виктор.

– Какой Виктор? – спросила она.

– Ну… Кянукук.

– А, Витенька, здравствуй! – засмеялась она. – Наконец-то хоть один живой человек позвонил.

– Таня, внизу сенсация! – прокричал Кянукук.

– Знаю. Марио Чинечетти.

– Да. Знаешь, я послушал, как он репетирует, ну, знаешь, это… – Кянукук задыхался от смеха.

– Что? – спросила Таня, заражаясь от Кянукука какой-то детской веселостью.

– Это, знаешь, новая волна, – гулко захохотал Кянукук и вдруг поперхнулся, помолчал секунду, потом спросил, и в голосе его Таня почувствовала сильное волнение:

– Может, спустишься? Я хочу пригласить…

– Я сейчас иду! – крикнула она, брякнула трубкой и побежала к двери, даже не оглянувшись.

В лифте она иронически улыбнулась своему отражению и поправила волосы. Она поняла, что все ее волнения и тяжелые мысли, ее плохая работа на съемках – все это лишь тоска по Марвичу, который опять начал новый цикл своих бесконечных путешествий, и что Олег – это тоже тоска по Марвичу, а звонок Кянукука и ее стремление вниз, к нему – это уж самая настоящая тоска.

Она вдруг подумала: «Я бегу к Кянукуку, как будто он Марвич, как будто сегодня он часть моего Вальки. Смех, но в них действительно есть что-то общее, у Олега этого нет… Я помешалась совсем».

«Итак, мне двадцать три года, – подумала она между четвертым и третьим этажом. – О, моя жизнь в искусстве только начинается! Ах, сколько образов я еще создам! Фу, во мне все еще живет та жеманница с Патриарших прудов. Ух, ненавижу!

Зеркало, зеркало, утешь меня. Спасибо, утешило! Большое спасибо!»

В вестибюле, как всегда, было много народу, и все, как всегда, сразу уставились на нее, на звезду, а она, как обычно, немного растерялась перед таким скоплением людей и, только сделав несколько поспешных шагов по квадратам линолеума, увидела Кянукука.

Вообще он делал вид, что читает журнал, а на самом деле смотрел на нее, и она заметила его как раз в тот момент, когда он смотрел на нее, бледный и серьезный, без обычной своей собачьей улыбки, даже не очень жалкий в этот момент. Но тут же улыбочка появилась, он шагнул навстречу, и она со смехом подбежала к нему.

– Ты опять без Лилиан? Чего ты прячешь ее от нас?

– У нас размолвка, – хихикнул он. – Знаешь, эти странности бальзаковских женщин.

– А кому цветы?

– Это тебе.

– Ого! Ты просто ловелас. Не успел поссориться с одной женщиной, как начинаешь ухаживать за другой?

– Нет, я просто хотел сделать тебе приятное, – пробормотал он.

– Спасибо, Витенька.

Она взяла цветы.

– С каким тонким вкусом подобран этот букет!

Он просиял.

– Я хотел пригласить тебя в ресторан.

– На Марио Чинечетти? Как ты заботишься обо мне!

Она взяла его под руку, и они вошли в ресторан, где аккуратно одетая и подтянутая молодежь церемонно вальсировала в ожидании Марио Чинечетти.

На эстраде сидел джаз в голубых пиджаках и черных брюках, пять человек, – «черно-голубые», так их называли в этом городе.

Они загадочно улыбались, когда знакомые спрашивали их о Чинечетти.

Красноликий и длиннорукий администратор разгуливал между столиками. Предчувствуя скандал, а может быть, и целую серию скандалов, он находился в празднично приподнятом состоянии, предвкушая, как пустит в ход свои длинные ручищи, как налетит на распустившихся молокососов, а потом составит акт, а может быть, и не один. К деятелям кино он относился с уважением и поэтому сразу устроил Таню и Кянукука в углу за отдельным столиком. Тане был страшен этот человек с вывернутыми плечами, с подвижным задом, со свирепой львиной маской, но его неизменно любезные улыбки, обращенные к ней, сбивали ее с толку.

Мосфильмовцы сидели все вместе за большим столом, питались и пили боржом, точно шампанское. Экспедиция затянулась, и все уже сильно поистратились, у всех, как говорил Кянункук, «бензин был на ноле».

– Таня, иди к нам! – крикнул Кольчугин, но она покачала головой и показала на Кянукука.

– Я здесь с кавалером. Полковник бросил Лилиан и переключился на меня.
[1] [2] [3] [4]