Плач леди Брудпейстер, урождениой Мариан Кулаго

[1] [2]

Я и так уже почти догадался, кто передо мной, а в это время возле памятника Вацлаву остановился броневик оккупантов и сильным прожектором осветил тротуар. Тогда я увидел его лицо, две вертикальных глубоких складки на щеках и глаза, с жестковатой усмешечкой смотревшие на меня.

– Хелло, – сказал он.

– Привет, Саня, – сказал я.

– Тогда в Риме, – сказал он, – зачем мы с тобой ломали комедию? Я узнал тебя сразу.

– Затем, чтобы сегодня встретиться, – сказал я.

– Пожалуй, – сказал он.

– Саня, чем занят Бог в эту ночь? – спросил я.

– Грустью, должно быть, – ответил он. – Грустью и жалостью.

– Ему жалко Дубчека?

– Да, и Дубчека тоже.

– А Брежнева?

– Конечно, и Брежнева, и нас с тобой, и вон ту девчонку, которая сегодня уже пять раз строчила минет разным подонкам и едва не задохнулась, когда сперма попала ей в дыхательное горло. Жалко ему и тех подонков.

– Какой жалостливый старик! А гнева у него нет?

– Ни гнева, ни презрения.

– Значит, сейчас он просто с грустью смотрит на Прагу?

– Да разве на Прагу только? С неменьшей грустью он смотрит сейчас и на Рио-де-Жанейро, где наверняка какие-нибудь пятеро избивают какого-нибудь одного, или на Бомбей, где пария корчится от голодной рвоты в двух шагах от булочной. Масштаб событий не играет роли для Небесного Отца. Он грустит от смысла событий. Масштаб он оставляет людям.

– Но, Саня, Саня! Саня, уйди хотя бы из-под прожектора! Что же мне делать, если я весь трясусь от гнева, от презрения, от стыда?

– Так и трясись. Ведь не можешь ты подражать Богу.

– Скажи, Саня, утешь меня, пушку хотя бы он не жалеет? Подлую суку-пушку? Курву-ракету с боеголовкой?

– Утешься, Толя, их он не жалеет.

– Спасибо и на том. Ты так авторитетно говоришь о Боге. Должно быть, ты уже доктор теологии?

– Какая разница – кто из нас спрашивает, кто отвечает. Считай, что это я задавал тебе вопросы. Я знаю о Боге не больше, чем ты, хотя я действительно доктор теологии, а ты, фон Штейнбок, обыкновенный пьянчуга.

Со стороны Пшикопа донесся рев – стоявшая там колонна танков начала прогревать моторы.

– Мне надо рвать когти, – сказал д-р Гурченко. – Не затем я переплывал Берингов пролив в пятьдесят первом, чтобы в шестьдесят восьмом комми меня снова прихватили в Праге.

Мы быстро ушли в маленькую боковую улочку, где бедные чехи за эти свои несколько месяцев сделали все «как в Европе»: и рекламу «Чинзано», и «Бар энд грилл», и всякие другие маленькие, светящиеся предметы и буквочки, превратившие эту улочку с ее огромными старыми домами в таинственный уголок европейской столицы. Вдоль тротуаров стояли машины разных марок и разных стран, среди них и Санин «фиатик».

– До границы мы доберемся за несколько часов, – сказал он. – На всех КПП сейчас, конечно, полная неразбериха. Очень удобный случай для тебя.

Мы влезли в машину. Саня с усилием выкручивал руль влево, чтобы вылезти из ряда. Со всех сторон, то приближаясь, то отдаляясь, выли танковые моторы.
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.