5. Звездный восьмидесятых

5. Звездный восьмидесятых

Между тем на малых оборотах стал раскручиваться проект фильма. «Чапски продакшн» прислал Александру официальное письмо, в котором говорилось, что теперь, после принципиально важного совещания в «Старой Конторе», все заинтересованные стороны ждут от мистера Корбаха так называемую outline, то есть первичную заявку на двух-четырех страницах. После этого компания подпишет с ним как с автором договор на более пространный план сценария, treatment,[170] который перейдет в контракт на полноразмерный сценарий. Ступеньки цифр, предложенных в письме, были довольно впечатляющими, но все-таки не настолько впечатляющими, чтобы, как в немом кино, запечатлеться с открытым ртом и с последующей фразой на темном кадре с виньеточками: «Я богат! Я богат!» Фраза с виньеточкой предполагалась тогда, когда восхищенное человечество соберется в очереди у кинотеатров от Торонто до Джакарты.

А он пока еще не знал, о чем писать. Придумав с ходу какого-то летчика, которого он якобы мечтает сыграть, он сейчас от этой фигуры готов был отмахнуться. Чтобы сделать его реальным, надо слишком много объяснять западному зрителю. Этот военный фанфарон и советский хам, конечно, может присутствовать сбоку, но основная линия должна быть иной. Ну да, пленные, но в чем будет основной смысл нашей истории? При всем внешнем сходстве нельзя выстраивать параллель вьетнамским эпопеям американского кино. Тут что-то должно быть сугубо советское и, как ни странно, нечто европейское. Чапский бросил тогда толковое определение: европейские мальчики в плену ислама. Несмотря на идеологическую пропасть, русские все-таки остаются частью европейского этноса. Им противостоит ислам с его неукротимостью, но все-таки и с еще не изжитым первоначальным смыслом: «примирение», «богобоязнь».

Что-то стало брезжить сквозь фразеологический туман проекта. Пещера в горах Южного Афганистана недалеко от пакистанской границы. Там моджахеды держат советских пленных. Главная достоверность возникает в судьбах трех восемнадцатилетних пацанов. Один из них сибиряк, второй волжанин, третий – питерский уличный шкет из гитаристов. Эй, да ведь это может быть что-то вроде той старой когда-то нашумевшей повести о трех мальчишках – «Билет к звездам», что ли, нет, «Звездный билет», вот именно. Сколько копий тогда было сломано над этой нехитрой штучкой! А видимо, не зря Партия, Смердящая Дама со своим комсомольчиком-сутенерчиком, так ярилась. Мне было тогда двадцать два, но я все-таки отождествлял себя с восемнадцатилетними героями романа. Эй, да ведь я тогда познакомился и с автором. Он жил где-то возле метро «Кропоткинская». Атаки Партии сделали его знаменитым. Однажды Сашка его увидел. Парень с детской коляской стоял возле стенда «Комсомольской правды» и читал статью под заголовком «Билет, но куда?». Саша Корбах легко подошел. Привет! Мне нравится твой роман.

Послушай, да что ты сейчас притворяешься, двадцать шесть лет спустя? Как будто ты не сталкивался с ним много раз в чердачно-подвальных компаниях, как будто у вас не было массы общих друзей, как будто ты не знаешь, что этого ВА Степанида Властьевна тоже вытолкнула из своей пробздетой хаты еще за два года до тебя. Как будто тебе неведомо, что он где-то здесь живет в Джорджтауне и читает курс в университете-сопернике. Как будто ты не попал к нему в новый роман в качестве главного героя.

Так или иначе, моя история может стать парафразой «Звездному билету». Пафосом той книги было бегство, она даже показывала направление – Запад! Комсомол по заданию партии накачивает «романтику» на Востоке (там нужны «трудовые подвиги»), «звездные мальчики» удирают на Запад, пусть всего лишь в Эстонию, то есть в пределах СССР, но все-таки в готику, к остаткам Балтийской Ганзы, откуда до Готланда рукой подать. Персонажи «ЗБ» были мальчиками из интеллигентных семей, герои нашего фильма будут детьми советского охлоса; убежать от зрелого социализма они могут только в бутылку или в анашу. Границы пересекаются ими только в танках и боевых машинах пехоты. Солдат в бою – это, по сути дела, возврат в горизонтальную позицию, отказ от первичного творческого акта людей. Только разгром и плен заставляет их снова взглянуть на небо. Из проема высокогорной пещеры за фигурами стражников в блиновидных шапках они впервые видят свое отечество не как СССР, а как наплыв созвездий.

Предельное одиночество. Постоянный сжигающий страх перед какой-то чудовищной пыткой, скажем, кастрацией. Надеяться не на что и не на кого, если только не на полковника авиации Дмитрия Денисова, который катапультировался из нетронутого самолета прямо в руки моджахедов. Идея бегства на Запад приходит из 1961 года, но это уже не идеология и не каприз, а чисто экзистенциальный момент. Полковник Денисов знает, что советским вертолетчикам отдан приказ при любой возможности уничтожать советских пленных. Что такое капитуляция в подсознательном смысле, спрашивает он юнцов, в которых видит себя и своих друзей двадцать шесть лет назад. Сдающийся – это не до конца озверелый, это тот, кто рассчитывает на малую толику человеческого в сердце врага. Чем дальше идет война, тем меньше остается этого наивного расчета. Остается лишь Запад, вечно манящая страна свободы. В конце концов они бегут и добираются до своей цели; все, кроме полковника, очевидно. Его время уже окончательно прошло. Охляне, как он их называл в пещере, бредут по Елисейским Полям, но это уже похоже на вторую серию.

Обнаружив экзистенциальный смысл идеи бегства, Александр без труда написал «аутлайн», отослал странички в Лос-Анджелес и вскоре получил первый пятизначный чек от «Чапски продакшн». Мотор начал набирать обороты. Штефану, который теперь чуть ли не ежедневно звонил из самых неожиданных мест на земном шаре, нравился корбаховский начальный замысел с двумя знаменателями. Полковник, которого, конечно, сыграет сам Саша, представляет полный разрыв с иллюзиями послесталинских поколений. Тема нынешнего поколения молодежи может ошеломить Запад, зрители увидят, что советские солдаты вовсе не загадочные фанатики коммунизма, а такие же, как их западные собратья, члены мирового охлоса, бубнящие свой рок и помешанные на аудио– и видеообразах своего жалкого гедонизма.

Основные российские «флашбэкс» мы будем снимать за Ай-Си. Какой айси? Ну, Iron Curtain, «железный занавес». Пошлем экипу через третье лицо под видом съемок фильма о красотах земли русской, а потом подмонтируем их кадры к павильонным. Ну, в общем, гони коней, не сдерживай! Излишки твоего воображения мы потом сдадим в музей и под это дело произведем списание с налогов. Никогда не выбрасывай черновиков, Сашка, сдавай их в музей, а стоимость списывай с налогов! А как ты вообще-то себя чувствуешь? Тебе ничего не надо еще? Ну я не знаю, какие-нибудь сверхдорогие витамины. Конечно, такие есть в природе. Ты думаешь, все витамины выставляются в аптеках? Ошибаешься, некоторые витамины не выставляют в аптеках, чтобы не раздражать публику. Нет, я таких не видел, но я точно знаю, что половина Голливуда живет на сверхдорогих витаминах. Иначе был бы полный маразм, мой дорогой! Почему это я «поехал»? Я просто хочу, чтобы у тебя было все что нужно.

Александр знал на примере друзей да и из собственного богатого опыта, что режиссерство или, скажем, в случае Чапского продюсерство вырабатывает какое-то странное, проститутско-сутенерское сознание. Режиссер-продюсер как бы влюбляется в того, с кем работает. Он живет его (ее) интересами, заботится о быте, вникает в сложности личной жизни, может потратить целый день на поиски каких-то сверхвитаминов или запчастей для машины обожаемого сотрудника. Влюбленность эта немедленно испаряется, как только человек отработан. Ты можешь к нему разлететься, как прежде, а там уже новая любовь. Стойкости чувств в режиссере не ищи, а если он будет на них настаивать, знай, что это притворство. Впрочем, он и настаивать не будет.