9. Что такое сто лет?

9. Что такое сто лет?

Однажды, кажись, уже в девяносто четвертом, прибыл из глубинной экспедиции доктор Лайонел Фухс. Был очень возбужден, рассыпал повсюду трубочный пепел, норовил подергать собеседника за язычок «молнии», как в свое время небось его дедушка Пейсах Фухс цеплялся за собеседникову жилетную пуговицу, словом, был счастлив. Александр Яковлевич, признаться, уже подзабыл (или делал вид, что подзабыл) о существовании в недрах ФК довольно объемистого рудимента, именуемого «генеалогической секцией», а она тем не менее не только существовала, но и разрасталась. Разве не ясно, говорил доктор Фухс, что наши исследования напрямую связаны с гуманитарными целями фонда? Не осознав себя галактикой внутри галактики, человечество зря потратит свои деньги. Я прав?

Ну, словом, как ни туманна была его концепция, особенно если учесть, что она была сопряжена с глубоко укоренившимся фухсовским атеизмом, наш исследователь готов был в любой момент мчаться хоть в Дублин, хоть в Дурбан, проскочи там хоть крошечная искорка корбаховско-фухсовской «молекулы». В этот раз он вернулся из Самары.

Н у, знаете ли! Волга произвела на него сильное впечатление. Он не ожидал, что она выглядит так, как она выглядит. Но дело не в этом, дорогой Алекс! Дело в том, что мы там обнаружили немало корбаховских вех и, в частности, бумажную фабрику вашего прадеда Натана. Да, она существует и даже иногда производит бумагу. В принципе это ваша фабрика, Алекс, но об этом позже.

Получило сь так, что, изучая линию Амоса Корбаха, родного брата варшавянина Гедали, то есть двоюродного прапрадеда Алекса и Стенли, компьютеры «генеалогической секции» стали периодически выходить на некую Хесю Теодоровну Корбах, 1894 года рождения, уроженку Самары, бывшего Куйбышева – нет-нет, Алекс, не Хуйбышева, а именно Куйбышева, – позднее фигурирующую в различных материалах как Ася Федоровна Сухово-Корбах. Почему-то им никак не удавалось заполучить дату ее кончины. Все запросы завершались прочерком. Тут вдруг кому-то из сотрудников – ну, не обязательно уточнять кому, хотя, разумеется, Фухс непременно бы уточнил, если бы это не был он сам, скромнейший, – удалось проведать, что Ася Федоровна просто-напросто еще жива.

Вообразите, так и оказалось. Сто лет – это не так уж много, сказала Ася Федоровна вашему корреспонденту. Она курит, сидя на балконе своего дома возле самарского речного вокзала. Теперь не больше полпачки в день, раньше не хватало и двух, всякая всячина. Даже этот дрянной балкон не успел развалиться за сто лет. В детстве все вокруг говорили, что он вот-вот развалится, ан жив курилка! И она хрипло смеется внезапному каламбуру.

Как-то так получилось, что она прожила свое столетие без особых треволнений. Я просто смотрела, как Волга течет, вот и все. Читала словари, справочники, энциклопедии и стала по мере течения Волги настоящим кладезем знаний. Вот вам еще один каламбур, господа американцы. Возьмите любой словарь, откройте наугад и задайте мне вопрос. Берем нечто тяжеленное, в ошметках какой-то кожи, труха с позолотой, пятно смородинового варенья полувековой давности. Ася Федоровна, что такое мята? Она возводит к лепному, не успевшему еще обвалиться потолку ашкеназийские, не успевшие еще за век выцвести голубые глаза и, откидывая папиросу не лишенным элегантности жестом, вспоминает: «Позвольте, мята? Растение Mentha. Мята курчавая, простая, дикая, или русская, квасная. Mentha crispa. Mentha viridis, кучерявка. Мята перечная, английская. Mentha pipirita, холодянка. Мята дикая, глухая, конская. Mentha arvensis, перекоп. Maribus vulgaris, шандра. Кошачья мята, будра, душица, pulegium. Пташья, куриный-мор. Stellaria media. Ballota nigra. Мята степная. Nereta cataria… Ну-с, этого достаточно?»

На Западе недооценивают русскую культуру, выносливость ее еврейской части. Что такое сто лет? Я даже не успела как следует облысеть, хотя мой знаменитый родственник, говорят, был лыс с рождения.

Нет, в тюрьме ей не пришлось, но уж давайте несколько фактов по порядку. В двадцатые годы было нелегко девушкам из банкирских семей, особенно если ваш брат ушел с белыми в Персию. К счастью, инженер Сухово предложил ей свое имя. Ася Сухово звучало прилично, даже в контексте антисемитизма. Ну, экономический институт, всякая всячина, комсомол. После института, ох, всякая всячина, безработица эт цэтэра. И вдруг, мистер Фухс, вообразите, молодой дамочке предлагают работу на крупной фабрике «Волжский коммунист», в экономическом отделе. Открою секрет: помогли буржуазные связи, всякая всячина. Фабрика когда-то принадлежала двоюродному дяде новоиспеченной комсомолки Аси Сухово, Натану Корбаху, крупнейшему производителю бумаги. В 1918 году два самарских Корбаха, Натан и собственный Аси Сухово дядя Гиркан, банкир, после экспроприации их собственности исчезли из города. Кажется, они пытались добраться до Финляндии, увы, они никуда не добрались. В городе говорили, что их ограбили и убили два солдата, которых потом убил и ограбил сам комендант поезда.

Даже среди самарских большевиков были люди, которые жалели Корбахов, поскольку в свое время они немало дали денег на революцию. Одним из таких людей был товарищ Шляхтич, старший технолог фабрики «Бумага Корбаха», ставшей «Волжским коммунистом». Он как раз устроил Асю Сухово в бухгалтерию, где она проработала почти без перерыва пятьдесят лет, всякая всячина. Эта фабрика является уникальным предприятием. Да, мистер Фухс, она существует до сих пор. Ни одно другое производство в стране не выпускало бумагу типа верже, типа итон, ватман, калька эт цэтэра. Можете быть уверены, все распределялось через ЦК ВКП(б). Перед глазами Аси Федоровны прошло немало приветственных адресов, настольных листов со страшными грифами, блокнотов спецвыпуска в основном для съездов и конференций нашей партии. Уникальное английское оборудование, поставленное здесь Натаном Корбахом, до сих пор считается непревзойденным. Совершенно верно, господа Фухс и Дакуорт, ваш переводчик правильно понял: эти машины работают до сих пор.

Грандиозное спасибо, миссис Сухово, но давайте оставим на время эту фабрику и вернемся к вашим родственникам. Известно ли вам что-нибудь о «французской ветви», начатой вашим братом Владимиром, т.и.к. Воля? Ну, разумеется, товарищи! Волины внуки – Лили, Лазарь, Яник, Антуан, Мари-Терез и Ипполит – постоянно помогают мне держаться на плаву, то есть присылают ароматический чай, бисквиты и вот эти сигареты «Цыганка». А сейчас приготовьтесь, историки, я расскажу вам самую волнующую историю моей жизни!

В сорок пятом меня мобилизовали как переводчицу для работы в лагере военнопленных. Он располагался в Жигулевских горах, третьем по красоте заповеднике во всей Европе. Немцам там, конечно, было не до красоты в каменном карьере. С одним, правда, исключением, и этим исключением был двадцатилетний голубоглазый, скажем, Зигфрид, скажем, Вагнер. Он влюбился в Жигули и в пятидесятилетнюю Асю. Но что такое пятьдесят лет, если у тебя кружится голова от вальсов, которые этот мальчик наигрывает тебе на гребешке? Увы, это продолжалось всего полгода. В сорок шестом Зигфрид подписал обязательство о сотрудничестве с МГБ, его комиссовали по болезни и отправили домой в Германию. Не исключаю, джентльмены, что в Германии у меня родился ребенок. Ну конечно, меня арестовали, но вскоре я была на свободе, дав подписку о сотрудничестве с МГБ, всякая всячина. Ах, это все чепуха, они просто всех старались подписать на сотрудничество, потому что за это их повышали в чине.

Нередко я скучаю по тем временам, мистер Фухс и мистер Дакуорт, знаете, каждый вторник политинформация, все собираются, какое-то чувство уюта, тепла, были также шефские концерты, коробки нашего куйбышевского шоколада к празднику 8 Марта. Сейчас в городе, говорят, стало опасно. А у меня все-таки запасы ароматического чая на пять лет, хочется жить. Поэтому я на улицу не выхожу, предпочитаю балкон. Ну обвалится, так обвалится, ничто не вечно под луной.

От Хеси Теодоровны они отправились на мануфактуру «Волжский коммунист», что приютилась с давних времен на берегу Волги между пивным гигантом «Штюбе» (1898) и тепловой станцией Мамонова (1912). Там все, конечно, очень обрадовались приходу американцев. Потомственные бумажники, между прочим, до сих пор называют завод «Корбахом» и гордятся рычагами старой английской ковки. Из поколения в поколение сначала шепотом, а потом громко переходила мечта о том, что их когда-нибудь купят американцы.

Ну, давайте угощаться, чем Бог послал. Рыба соленая, рыба копченая, рыба кипяченая, водочки для обводочки, пивка для рывка. Представители ФК являли собой изрядную парочку: крохотный Фухс с эйнштейновскими усами и атлетический смуглый красавец Бен, чья улыбка вспыхивала всякий раз, как молния дорогого фотоаппарата.

Вот уже месяц, как фабрика была приватизирована и перешла во владение бывшего райкома комсомола, ныне ТОО «Утес». Приехал первый секретарь, то бишь президент, Глеб Колобродченко, мужик-мощага в итальянском пиджаке, отягощенном четырьмя пистолетами. Бен пошел в уборную и, зажимая ноздри носовым платком, позвонил через сателлит своему президенту. Покупайте, сказал Стенли, даже не дослушав рассказа о старом заводе Корбахов. Пусть теперь наш Алекс станет потомственным волжским капиталистом.

Начали торговаться. Хотели предложить Колобродченко миллион, но не успели и рта раскрыть, как тот запросил пятьсот тысяч. Сошлись на двухстах пятидесяти. У Глеба в проспиртованных зенках зажглись романтические огоньки. Он уже представлял, как будет прокручивать этот «валик-налик». Вдруг какая-то тяжелая мысль приостановила подписание контракта. Хряпнул Колобродченко кулаком по антикварному столу: «Корбах» пойдет только с нагрузкой! Без п/я 380 не отдам!» Оказалось, что в горячке приватизации ТОО «Утес» само не заметило, как завладело секретным заводом снарядов. Лишенный госзаказов, завод этот висел на комсомольцах мертвым грузом.
[1] [2]