2. Акция Москвы

2. Акция Москвы

В аэропорту его встречала Роуз Мороуз, которая вот уже полгода исполняла тут обязанности менеджера. Удивительные изменения произошли в ходе романа с этой простухой из Йорно-верблюдского графства. Нынче, когда она в своем деловом костюме проходила через холл бывшего СЭВа, взоры всех мужланов, вечно околачивающихся там, следовали за нею. Нельзя сказать, что это сильно нравилось заместителю Роуз Бену Достойному Утки, но до поры до времени он терпел из дипломатических соображений.

Пока ехали из Шереметьево к Ленинградскому шоссе, Роуз разложила на своем атташе кучу бумаг, на которых требовалась подпись уважаемого, но плохо уловимого председателя. Ей повезло: по шоссе в то утро проходила какая-то бесконечная бронеколонна, движение транспорта было почти остановлено, и Алекс, еще не доехав до города, подмахнул все что надо.

Движение все не восстанавливалось. Военные регулировщики распоряжались на перекрестке. Бледное солнце отражалось в их нагрудных бляхах. АЯ не мог оторвать взгляда от медленно катящих в сторону города бэтээров и танков. Клацающая гусеницами родина. Чудо, что она не развязала страшную войну. Сорок пять лет наращивала свою таранную башку. Одним ударом взломать все европейские замки! В принципе у родины не было альтернативы. Производя этот таран и опустошаясь телом, она жила как бы в ожидании гигантского грабежа. Подобно ханам Орды набежать на Запад и вернуться с добычей! Оставить за собой развалины, чтобы заново отстраивались до нашего нового похода. Чудо, что эта логическая цепь не замкнулась. Куда теперь тянется эта опозорившаяся броня, на какие бессмысленные маневры?

Вдруг менты начали пропускать машины. Однорядным ручейком они потекли вдоль остановившейся колонны. Фондовскому «таурасу» повезло оказаться в первой партии, и вскоре он добежал до первых городских кварталов, по крышам которых пламенными уступами все еще громоздился смехотворный сейчас призыв: «Мы придем к победе коммунистического труда!» Вдруг опять застопорилось. Проспект во всю ширину, включая тротуары, оказался забит ползущим транспортом. Выли сирены милицейских машин и «скорой», никто им не уступал дорогу. Иногда пробирался поперек движения мотоцикл с бессмысленно орущими гаишниками. Возле Белорусского вокзала все остановилось наглухо. «Таурас» затерло на горбу проспекта, с которого он перетекал в улицу Горького. Она тоже на всем протяжении была забита. «Нечто невероятное», – сказал шофер Марк Гольдберг, до недавнего времени работавший в «Бурденко», где он как хирург получал по неофициальному курсу доллара в пятьдесят раз меньше своей нынешней американской зарплаты.

АЯ вышел из машины. С моста были видны всеобъемлющие масштабы ступора. Бессмысленно меняли цвета несколько светофоров. Пары от работающих вхолостую моторов поднимались в воздух. Словно отяжелевшая, но неумолимая валькирия, надвинулась и нависла над площадью темная туча. Вдруг на мгновение все как бы обнажилось – тысячи людей в позах отчаяния. Пошел дождь. Несколько парней стояли среди машин, курили, спрятав сигаретки в рукав. Он пробрался к ним. Парни озлобленно переговаривались.

«Садовое перекрыто, на-хуй-блядь. Говорят, все мосты через реку перекрыты, на-хуй-блядь. Совсем у распиздяев крыша поехала». – «А что происходит, ребята?» – спросил АЯ. Один повернул к нему башку: «Ты что, не слышал? ГКЧП в городе, Горбача скинули!»

Александр тут же бросился назад, к машине, вытащил за руку Роуз Мороуз с ее бумагами: «Роуз, мы идем пешком! В городе переворот! Нам нужно как можно скорее добраться до фонда!» Шоферу он сказал: «Оставайтесь пока в машине, но если начнется стрельба, бросайте все и пробирайтесь к нам!»

«Где стрельба? Какая стрельба?» – забормотал Марк. Он и в Израиль-то не уехал оттого, что там стрельба. Стрельба в Москве была выше его понимания. Тут как раз что-то бухнуло рядом, но это был не выстрел, а выхлоп газа из-под грузовика.

Они быстро выбрались на Грузины. Здесь было тихо. Казалось, что вообще ничего не происходит. На Тишинке шла обычная жалкая торговлишка. Странные звуки послышались при приближении к Пресне: рев и какие-то трубные вопли. Не сразу догадаешься, что волнуется чуткий зоопарк. Из метро выходил обычный утренний поток. Люди ускоряли шаги в сторону троллейбусных остановок. Лишь на некоторых лицах был виден робкий вопрос: все ли осталось на месте в Москве, пока под землею мы мчались? Между тем два юнца в джинсах, щедро зачерпывая из ведер белила, заканчивали на стене надпись метровыми буквами: «Долой ГКЧП!»

Корбах приостановился: «Ребята, просветите, как расшифровывается ГКЧП?»

Юнцы ответили, не оборачиваясь: «Говнюки-Коммунисты-Чекисты-Подонки».

Вдруг какой-то восторженный спазм сжал горло АЯ. Он положил ладони на спины граффитистов. Эй-эй, дядя! Они обернулись и узнали: «Саша Корбах, ты с нами?» – «Конечно, с вами, ребята! С кем же я могу быть еще?!»

Чем ближе они подходили к зданию СЭВа, тем чаще на стенах домов и заборах долгостроя попадалась им зловещая аббревиатура, влекомая словом «долой» и подгоняемая дубинкой восклицательного знака. Встречались группы людей, страстно обсуждавших ситуацию и размахивающих руками. Возле здания правительства РСФСР группы уже перерастали в небольшие толпы. Вдруг часть народа повернулась в одну сторону. В подземный гараж «Белого дома» спускалась цепочка черных «волг». Донесся крик: «Ельцин приехал!» Нестройные крики «ура» быстро слились в скандирование: «Ура, Борис! Ура, Борис!» Милиция расставляла вокруг здания свои хлипкие загородки. В одном месте какие-то парни катили к проезжей части улицы металлические бочки. Подъехал самосвал, вывалил загрузку песка. Волокли выломанные секции строительных заборов. Боками притерли к сооружаемой баррикаде две больших поливальных машины. Неужели думают сопротивляться? И снова, теперь уже сокрушительным ознобом, его протряс неведомый прежде восторг.

Уже с террасы СЭВа он увидел, что сквозь толпу осторожненько движется к «Белому дому» колонна бронетранспортеров. Ну вот и все, это конец, подумал он, и вдруг заметил на головной машине – Боже! Боже мой! – слабо поднимаемый легким ветром трехцветный флаг. Восемь броневиков остановились, как бы образовав линию обороны. Толпа вокруг радостно возбуждалась.

В холле СЭВа царила вполне бессмысленная активность. Поднимались и опускались перегруженные лифты. Милиция как бы с особой строгостью проверяла документы, между тем в соседние двери входил всяк кому не лень. В углу большая толпа стояла у телевизора в ожидании. На экране безмятежно дрыгоножествовал имперский советский балет. Кто-то прошел с маленьким приемничком возле уха, бросил спутникам: «Эхо Москвы». Таманская и Кантемировская. Полторы тыщи танков, бэтээров и бээмпэ». Роуз Мороуз с достоинством проходила через толпу, произнося первую русскую фразу из тех, что она усвоила в Москве: «Пааазволь теетоварищи!»

Первым, кого они увидели на девятнадцатом этаже в конторе фонда, был Сол Лейбниц. Он сидел за столом перед окном с видом на реку и на шедевр сталинского барокко, гостиницу «Украина», и как бы являл собой эпитому американской информационной эффективности. Безукоризненная рубашка, безукоризненная прическа, одна ягодица, как водится, значительно свисает с крутящегося стула. Все коммуникации вокруг работают на полную катушку: телефонная трубка под ухом, на экране компьютера сводки электронной почты, сбоку на телевизоре не балет, как по всей Москве, а задыхающийся от волнения диктор СNN, из факсмашины тянутся листки с грифами различных обществ и комитетов. Увидев вошедших, он, не прекращая разговора, потыкал толстым «монбланом» в окно. Там за рекой, вокруг памятника Шевченко, концентрировалась какая-то бригада мотопехоты. Сказав кому-то в трубку: «Please, keep me posted»,[222] он развел перед Алексом руками: «Боюсь, мой друг, московскому карнавалу конец». Протянул пачку сводок. Горбачев отстранен от власти. Задержан в Крыму. Его уже нет. Он сам все устроил, прикрывшись Янаевым. Выслан за рубеж. Местонахождение Ельцина неизвестно. Арестован. Скрылся. Сбежал на Урал. «Останкино» занято войсками. Ожидается пресс-конференция ГКЧП. В его составе все силовые министры. Вот еще одно любопытное сообщение. Журналист «Либерасьон»: согласно надежным источникам, КГБ и МВД заказали к этому дню 250 000 пар наручников, однако неизвестно, все ли они пришли в срок.

Эту бумажку Александр долго держал в руке. Двести пятьдесят тысяч, это больше чем достаточно. Достаточно и десятой части. Впрочем, на всякий случай пусть будет столько, сколько заказано. Сол и Роуз смотрели на него с несколько обеспокоенным выражением. Для чего так долго держать перед глазами бумагу? Проходящая мимо туча остановилась напротив окна, осыпала коротким дождем пространство между СЭВом и «Белым домом». Ну что ты ждешь, спросила она. Он встал и взял плащ: простите, Сол и Роуз, я должен идти. Нужно глотнуть свежего воздуха. В случае ухудшения ситуации идите в посольство. Обо мне не беспокойтесь. Все будет олл райт.

Роуз кивнула, а Сол протянул ему сотовый телефон: по крайней мере каждые два часа информируйте нас, где находитесь, Алекс. Мы сообщим ваш номер Стенли. Он сейчас в Бангладеш. Будьте осторожны.

С первым же толчком московского воздуха он перестал быть председателем московской группы американского гуманитарного фонда, а также потерял свое нынешнее профессорство и будущее голливудское лауреатство. Несколько секунд стоял истуканом, вроде этого «Оскара», а потом метнулся как бы в осень 1956, как бы взметнул тогдашнюю шевелюру, как бы влетел в толпу будапештских мальчишек, что ждали возле кино «Корвин» с бутылками керосина советские танки. «Сражаться за свободу в свои семнадцать лет!» – вот о чем он мечтал всю жизнь. Встать против «них» с оружием в руках! Бить в морду эту тупую, отрыгивающую салом, нажратую водкой силу большевизма, вставать перед ней на баррикадах «в свои семнадцать лет», хотя бы лишь для того, чтобы крикнуть: «Не боюсь вас, свиньи!»

От подъезда СЭВа он спустился в толпу, которая заметно увеличилась, пока он читал сводки. Физиономии вокруг были на удивление веселые. Можно сказать, что он никогда прежде не видел в Москве такого количества хорошо освещенных физиономий. Как будто все решили, что им сегодня семнадцать лет.

Двое парней корячились со здоровенным бревном, предназначая его для предмостной баррикады. АЯ стал им помогать. С матерком подняли на плечи, двинулись к баррикаде, напоминая известную парсуну соцреализма «Ленин на коммунистическом субботнике в Кремле». «Лысый, как всегда, сзади», – бестактно, но добродушно сказал ему один из парней, тоже вспомнивший этот шедевр. Саша залился счастливым детским смехом.

Не менее двух часов он работал на строительстве этой баррикады, подтаскивая мешки с размокшим цементом, арматуру со стройки, все, что попадалось под руку, шло в дело, хоть каждый из строителей и понимал, что их наивная преграда в лучшем случае лишь на несколько минут затормозит проламывающий Т-72. Тем не менее все деловито трудились. Здесь был обычный московский люд, хоть и не от университетских кафедр, но и не от сохи. Верховодил тоже весьма обычный тип эдакого советского «геолога-скалолаза-подводника». Его все окликали «Серый», что, очевидно, происходило от имени Сергей, но уж никак не от серости, ибо у парня была медная загорелая рожа и сверкающая клавиатура зубов, что было даже странно в стране массового кариеса. Майка рок-группы «Машина времени» говорила сама за себя.

Вдруг он остановил АЯ и спросил:

– Слушай, тебе не говорили, что ты похож на Сашу Корбаха?

– Не раз, – кивнул АЯ.

Вдвоем они раскачали пакет цемента и забросили его в середину кучи. В это время появились женщины с горячим кофе, свежим хлебом и батонами советской колбасы. Парни шутили, что жрать эту колбасу нельзя, а лучше ей отбиваться от язовских танкистов.

Кто-то прибежал с сообщением, что в пятом подъезде идет запись в сотни и выдача оружия. Сплотившись вокруг Серого, баррикадчики стали пробираться сквозь толпу. Вдруг распогодилось. Тучи задвинулись за шпиль «Украины», как будто специально, чтобы осветить историческое событие. Оно явно приближалось, и сотни фото– и телерепортеров охотничьим чутьем это предчувствовали. Вокруг цепочки «наших» броневиков началось бурление. На броню вскакивали молодые люди в галстуках, с короткими автоматами под пиджаками. На головном бэтээре воздвигся президент Российской Федерации со своей отменной шапкой серебряных волос. «Борис! Борис!» – зашумела толпа. Словно на партийной трибуне, президент поправил галстук, проверил пуговицу пиджака, достал текст и зачитал заявление, через несколько минут поразившее весь мир своей дерзостью. Россия не подчинялась собственным танкам!

Там, где стоял Корбах, ничего не было слышно, катились только волны криков «Не пройдут!», «Виват, Россия!», «Виват Борису!», «Долой ГКЧП!», и он вместе со всеми махал зажатой в кулаке береткой и плакал под разворачивающимися трехцветными флагами. Тучи снова надвинулись. Кто мог накрылись зонтиками. Серый пустил по кругу бутылку «Кристалла». Хлебни и передай товарищу!

Медленно продвигаясь в толпе, Александр увидел знакомую высокую фигуру в плаще «аквасквитум». Аккуратно зачесанный лысеющий затылок. Бывший агент Ее Величества Лестер Квадратный.
[1] [2] [3] [4]