5. Глоб-Футурум (1)
[1] [2] [3] [4]«Хозяин мой, Влад Гагачи. Мое дело маленькое».
Тут, наконец, меня осенило. Да это тот самый утренний друг из концерна «Глоб-Футурум», как и обещал, прислал за мной машину! И вот вам, извольте, имя появляется, как из триллера, если не из триппера, – Влад Гагачи! Клянусь крышами Китай-города и Солянки, я никогда не знал человека с таким именем, если только это не Володька Гагачин, переделанный на мафиозный манер. Нет уж, увольте, никогда я не поеду с таким шакальего вида шофером к человеку по имени Влад Гагачи!
Через десять минут мы уже ехали по бульварам. Рессорам новенького фургона «тойота» не страшны были московские колдобины. Струился кондиционированный воздух. Приглушенно ухала колотушка радиомузыки, станция «Европа-Плюс», жокеи которой практикуют такую скороговорку, что невозможно понять их языковую принадлежность, не говоря уже о смысле сообщений. Машина все еще попахивала западным коммерческим совершенством, и только лишь одна деталь напоминала о вечно подванивающем развале Москвы – грубо сколоченный ящик с надписью «Лопаты», стоящий на задней платформе.
По дороге у меня затеялся с шофером малоприятнейший разговор. Началось с того, что я полюбопытствовал: как его имя.
«Павел Корчагин», – коротко ответил человече.
«Ого!» – огокнул я.
«Что ого?» – хмуро покосился он.
«Знаменитое имя», – сказал я.
«Чем же оно такое знаменитое?»
«Что же, в школе не проходили, в комсомоле не состояли?»
«Я в партии состоял, – совсем уже мрачно проговорил он и добавил: – И сейчас в ней состою».
«В несуществующей партии?» – притворно удивился я.
Он посмотрел с нескрываемой враждой. В этот момент мы остановились на красный свет. Рядом с нами была желтая облупленная стена и на ней лозунг дегтем: «Сталин – наша слава боевая!» Он проследил мой взгляд и спросил с ухмылкой: «Еще вопросы есть?»
«Вопросов много, но не к вам, Павел Корчагин», – сказал я.
На следующем светофоре искоса в переулке через облупленную стену военной академии тянулся еще один дегтярный призыв: «Банду Эльцина – к стенке!» В том же переулке светилась вывеска коммерческого банка. Прошел трамвай в цветах «Кэмела», с синими верблюдами на борту. Шофер Корчагин то ли икнул, то ли отрыгнул: «Эх, какой народ-то раньше у нас был, цельности наблюдалось гораздо больше!» Я почему-то еще больше обозлился на этого водилу со зловещим именем и начал высказываться в том духе, что под цельностью он, очевидно, имеет в виду всеобщую склонность к стукачеству. Павел Корчагин поинтересовался, откуда я с такими взглядами приехал, уж не из Америки ли? Интересные взгляды вы там впитали, в Америке, господин Василий Павлович! Ну, мы приехали, «Глоб-Футурум» вас приветствует!
В начале переулка стояла колокольня XVIII века, в середине боярские палаты XVI века с примкнувшим к ним «русским модерном» начала ХХ века. Среди всеобщего московского полуразвала, искореженного ржавого металла и раскрошившегося кирпича, вспученного асфальта и потемневших от заброшенности ремонтных лесов переулок – звался он, кажется, Кисельно-молочным – выглядел странно со своей умытостью и подкрашенностью. Замыкался он свеженьким дворцовым особняком XIX века с атлантами, державшими превосходный балкон. Вдоль обочин и прямо на тротуарах стояли «престижные» иномарки и «девятки».
Малоприятнейший разговор с водителем завершился довольно мирно. Спасибо за доставку, товарищ Павел Корчагин. Пожалуйста, пожалуйста, мистер, в прежние времена напомнил бы вам о тамбовском волке. Понимаю, понимаю, а о красной свинье у вас в ячейке сказочки не читали?
В вестибюле «Глоб-Футурума» стоял рекламный щит с надписью: «Наша философия – партнерство! Президент Влад Га-гачи». Тут же был и портрет президента, выполненный в манере социалистического реализма почти голливудского стиля: цветущий детина с резко очерченным лицом. Едва я вошел, ко мне приблизились два субъекта того же типа, что и водила, только Павлу Корчагину было, как московское хамье иной раз выражается, «лет-под-сраку», а эти молодые. Они любезно обыскали меня с ног до головы металлоискателями, а потом показали на дворцовую лестницу, в начале которой с несколько иной любезностью показывал дорогу наверх бронзовый мавр.
Путника из стерильной Америки, даже если он имел удовольствие родиться в России, всегда поначалу поражают стойкие малоприятные запахи этой исторической страны. Вот даже и на шикарной дворцовой лестнице может показаться, что поднимаешься не в графские покои, а в солдатский сортир. Запахи эти, очевидно, будут самым последним феноменом прошлого, с которым расстанется возрождающаяся Россия. Народ в конце концов не выдержал коммунизма, но к запахам, видать, принюхался и просто их не замечает.
После лестницы я оказался все-таки не в сортире, а в зале для приемов, где повсюду висели большие фото Влада Гагачи: принимает фирмачей, поднимает бокал, разрезает ленточку, пестует щенка буль-терьера, вручает Кубок славы и т.д. Во всех этих ипостасях он был совершенно чужд моему прошлому, и я клял себя за проклятое любопытство, затянувшее в «Глоб-Футурум». Однако ж не бежать же ж прочь! В конце концов, мне нынче нужны сюжеты для рассказов. Это для романа материал накапливается годами, в рассказе ритм другой. Совсем не обязательно что-то выискивать, но если жизнь тебе подкладывает рассказный материал, стыдно отказываться.
Пройдя дальше по анфиладам, я увидел двух секретарш и нескольких посетителей, сидящих вдоль стены. Открылась главная дверь, и из нее выскочил сам Влад Гагачи, потрясая животом и грудью с принтом супрематизма – известной агиткой Родченко. В этом виде я сразу опознал в нем Володьку Гагачина, с которым лет тридцать назад под вой пурги играл в канасту на утонувшей в снегах литфондовской даче.
«Ну вот, старик, ты и приехал, вот и молоток! – кричал он. – Сейчас я тебе все наше покажу, живое! Обалдеешь, если не зачерствел душой в своем Израиле!» Обнимая и подталкивая пузом, он загонял меня в свой кабинет.
«Может, ты сначала этих господ примешь?» – спросил я, показывая на просителей, которые встали при появлении президента.
Он отмахнулся:
«Никаких господ тут нет, это наш актив».
Черт побери, куда я попал, чем тут занимается сомнительный Володька, с которым я якобы играл в канасту, вот этот разлапистый старпер, что проходит вперед, сильно вертя ягодицами, открывая путь в свой огромный кабинет с экранами и кассетниками, со столом александровской эпохи, да вдобавок еще с гарнитуром итальянской кожаной мебели на много тыщ, среди которой озадачивают ящики под дегтярной надписью «лопаты», а?
«Тебе деньги нужны?» – спросил он.
«Нет», – сказал я.