Гикки и Бэби Кассандра

Несколько минут прошло в молчании. Женщина покачивалась, как мыслящее внеземное растение.

-- Может быть, у вас есть другой набор ключей дома? -- спросили мы.

-- Дома? -- она улыбнулась уголком рта. -- Может быть. А может быть, и нет.

-- Нельзя ли узнать, где вы живете, мэм? -- спросили мы осторожно, ожидая услышать в ответ что-нибудь вроде "Зембла" или "Рубла".

-- Гикки, -- она улыбнулась с привкусом какой-то отдаленной ностальгии.

-- Это где? -- спросили мы с еще большей осмотрительностью.

-- Зовите меня Гикки, хороший пипл, -- сказала она. -- Я Гикки.

-- Так где же вы живете ...хм... Гикки?

-- Спрингфилд, -- она сказала меланхолично.

-- Стало быть, вы Гикки Спрингфилд, или вы Гикки из Спрингфилда?

-- И то, и другое.

-- А это ваш бэби прикреплен к вашей ноге? -- спросили мы с ударением на слове "ваш".

-- Да, это мой бэби! -- воскликнула она с ударением на "бэби".

-- Это моя дочь Кассандра! -- она разразилась рыданиями. Весь ее огромный костяк дрожал и дергался в диких спазмах. Что касается бэби Кассандры, она казалась совершенно невозмутимой в этой тряске. Только ее маленькие ручки трепетали, словно ища равновесия.

-- Мы описались, добрый пипл, -- стонала Гикки. -- Мы мокрые и грязные! Мы не можем больше жрать нашу тухлятину! У нас ломка! Мы потерялись тут совсем, несчастные, мой добрый заботливый пипл!

Что делать дальше? Привести их к нам? Но что подумают о нас соседи? Приход таких гостей, как Гикки, может существенно поколебать позицию нашего чинного кондо на рынке недвижимости. Что если некоторые наши соседи не будут обезоружены чувством сострадания? Затем мы отбросили колебания. Идемте, Гикки и бэби Кассандра, вам нужна ванная комната, горячая еда и питье, телефон, чтобы позвонить своим спрингфилдианцам! Благодетельные демиурги аплодировали нам с осенних небес. Коммодор Крэнкшоу одобрительно кивал с отдаленной точки перекрестка.

В нашей гостиной Гикки положила свою дочь на диван и отправилась в ванную. Наш французский бульдог Гюго немедленно лизнул бэби в пятку и улегся рядом, как будто давно уже привык к такого рода посетителям. Кассандра то и дело пыталась поиграть с его выпученными глазками и тряпочными ушками.

Гикки вышла из ванной комнаты абсолютно голой. Она была похожа на бывшую баскетбольную центровую из Балтии. Удивляло полное отсутствие грудных желез, однако костлявые плечи и длинные руки составляли несколько странную гармонию с чудесно женственными бедрами. Для полноты портрета добавим, что белки ее глаз казались скорее желтками, что губы по цвету гармонировали с бледной, опять же балтийской, голубизной зрачков и что ярко-розовые пятнышки были рассыпаны вокруг крупных суставов.

-- Пипл, вы, наверное, хотите взять меня, не так ли? -- спросила она с несколько претенциозным смирением.

-- Послушайте, мисс Гикки, -- сказали мы. -- Мы вовсе не собираемся посягать на вашу личность. Отправляйтесь-ка наверх, откройте шкаф и найдите там для себя какую-нибудь чистую теплую одежду.

Мы думали, что она выберет какой-нибудь треник, но она вернулась из спальни в костюме-тройке, который там давно уже висел в ожидании приглашения на светскую тусовку. Он ей шел, несмотря на то, что и рукава и штанины были коротки для ее конечностей.

Она взяла бэби Кассандру и при помощи каких-то липучих поверхностей соединила ее с привычным местом на своем левом бедре. Инфант улыбался и трепетал, словно представляя вечно счастливый рой малых ангелов. Гикки жевала гамбургер, сдобренный большим количеством кетчупа. Временами она зачерпывала прожеванную пульпу изо рта и отправляла ее в ротовое отверстие крошки.

"Спасибо за все, -- шамкала Гикки сквозь гамбургер. -- Куча благодарностей за то, что привели нас в тепло, а также за горячую воду и мыло, одежду и гамбургер, и за кетчуп, в натуре. Вы просто волшебник, сэр!" "Множественное число, пожалуйста", -- напомнили мы ей правила игры. Она стала часто кивать, как какой-то герой мультяшки: "Конечно, множественное, чисто-конкретно, плюраль! Ну уж, конечно, наш щедрый пипл, вы -- чистый плюраль!" -- Тут она схватила наш телефон.

Полчаса или дольше она набирала номера и рассказывала по линии историю ее злополучного странствия: затерялись в лабиринте Ди-Си, все четыре шины сплющились, ноги тоже не держат, живот бурчит, голова тоже, а руки были похожи на морских птиц, угодивших в мазут, пока нам тут не встретился щедрый плюральный пипл, которые нас спасли. Насчет бэби Кассандры не извольте беспокоиться, она счастлива и здорова и ест сейчас полную ложку клубничного шейка, пускает пузыри, такая чудесная девочка! Давайте, приезжайте за нами и отвезите нас в Спрингфилд! Она не называла имен, но по специфическому хихиканью и кокетливой мимике можно было понять, что все ее собеседники были мужчины.

Вскоре они начали прибывать, трудно сказать, сколько их было. Каждый представлялся как муж Гикки. У всех у них было что-то общее, и прежде всего в глаза бросалась татуировка. Открытые части их тел были покрыты таким густым слоем этого изобразительного искусства, что казалось их майки были натянуты на плотное голубоватое трико. Один из них, впрочем, пришел в рубашке с галстуком, однако хвостики змей выползали у него из-под манжет, а острый кинжал выпирал из воротника прямо под адамово яблоко.

"Джи, Гикки, ты выглядишь снэззи!" -- восклицали они при виде своей жены, вихляющейся в костюме-тройке. Все они, без исключения, делали бэби Кассандре "козу". "Хай, Кэсси! Как дела, моя конфетка?"

Девочка приветствовала их очаровательной улыбкой, однако глазенки ее катались слева направо и обратно: слишком много было папочек для одного инфанта.

"Вот так прорва мужей, -- сказали мы осторожно. -- Где вы их выращиваете, Гикки, если не на ферме?" Она смущенно присвистнула по-французски: "C'est la vie!"

Снова и снова мужественные голоса звучали в домофоне, двери распахивались, и новый муж в своей татуировке присоединялся к компании. Все они топтались в нашей квартире и, казалось, были готовы пуститься в пляс. В конце концов так и случилось, они начали свой неуклюжий танец, который, как мы поняли, был своего рода ритуалом прощания. Только после того, как последний муж покинул помещение, мы заметили, что вместе с ними исчезли: бэби Кассандра, ее мать Гикки, наш костюм-тройка и наш французский бульдог Гюго. Мы сидели в углу гостиной, оглохшие от внезапной тишины. Одна лишь единственная вещь напоминала о столь внезапно разыгравшейся и столь же внезапно исчезнувшей вечеринке: забытые жалкие джинсы Гикки. Мы швырнули этот предмет вымысла в окно, прямо в мощный поток воздуха, которому случилось пролетать мимо. Хлопая штанинами, джинсы удалились в сторону тлеющего горизонта.

С той ночи прошло много лет. Кажется, не менее восемнадцати, но кто считает? Адамс-Морган существенно не изменился. Как прежде он был бурно-кипящим и расслабленным в одно и то же время. Впрочем, некоторые изменения, разумеется, накопились. Из них самые заметные сразу бросались в глаза всякий раз, когда мы бросали взгляд на свое отражение в витрине. Мы постарели. Наши бакенбарды и косица стали седыми. Мы отказались от нашего дерзкого прикида. Не было больше ни треуголки с плюмажем, ни серебряных шпор. Вместо этого у нас развилась склонность ко всему мягкому: вельветовый костюм, ирландская твидовая шляпа, кашемировый шарф, туфли из оленьей кожи. Мы придерживались диеты и перечитывали классиков. Народ Адамс-Моргана к нам привык и называл нас "наша старая гвардия". Больше того, коммодор Крэнкшоу однажды осторожно предложил нам занять позицию его заместителя по части подбора разбитой посуды. Для дальнейшей циклической переработки, разумеется.

Однажды мы шли домой, неся пучок экологически чистой моркови и упаковку безалкогольного пива, когда к нам подошла худенькая девушка лет восемнадцати. Она мягко сказала: "Добрый вечер!"
[1] [2] [3] [4]